Ирвин Шоу
Две недели в другом городе
Могучие слоны обладают качествами, редко встречающимися у людей, а именно: целомудрием, сдержанностью, чувством справедливости, уважением к традициям. Когда нарождается молодой месяц, они идут к реке и тщательно моются в ней; поприветствовав таким образом планету, они возвращаются в леса.
Они очень стыдливы и спариваются только под покровом ночи, тайкам; прежде чем вернуться в стадо, они моются в реке.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
День был пасмурный, холодный, безветренный. К вечеру следовало ждать дождя. Из нависшей над аэропортом пелены доносился натужный рев невидимых самолетов. В ресторане уже горели огни. Самолет из Нью-Йорка опаздывал; диктор по-английски и по-французски объявил о тридцатиминутной задержке рейса Париж — Рим.
Обычное предотлетное ожидание неприятных сюрпризов усугублялось непогодой. Свет неоновых ламп придавал болезненный вид лицам раздраженных людей. Многие из присутствовавших в зале жалели о том, что предпочли самолет другим видам транспорта.
В углу ресторана, за столиком, украшенным, как и прочие, флажком одной из авиакомпаний, обслуживающих Орли, мужчина и женщина пили кофе, поглядывая на мальчика и девочку; дети прилипли к большому окну, выходящему на летное поле. Мужчина был крупным, с худощавым лицом. Его коротко подстриженные темные жесткие волосы, чуть тронутые сединой, заметной лишь вблизи, были зачесаны назад. Над глубоко посаженными голубыми глазами нависали густые брови; тяжелые набрякшие веки придавали ему облик отрешенного наблюдателя, холодного, бесстрастного зрителя. Движения его были медленными и осторожными, как у человека, рожденного для простора, но вынужденного долгие годы жить в тесноте. Его бледность объяснялась тем, что он всю зиму провел в городе. Похоже, ему с трудом удавалось сохранять маску сдержанности и добродушия. Издали он казался бодрым, здоровым и преуспевающим.
Женщине на вид было чуть больше тридцати; строгий серый костюм подчеркивал ее фигуру. Короткие черные волосы были уложены в соответствии с требованиями последней моды, крупные серые глаза — умело подведены. Она сидела очень прямо, манеры были безукоризненными, каждое движение — отточенным, строгим, а голос — свежим, звенящим. Она была француженкой, парижанкой, и это проявлялось во всем; ее лицо, в котором угадывалась чувственность, свидетельствовало о решительности характера, умении тактично, незаметно управлять окружающими. Дети были хорошо воспитанными, ухоженными; на первый, не слишком пристальный взгляд семья казалась мечтой рекламного фотографа — взлетное поле залито солнечным светом, улыбки позирующих говорят о том, как приятно и безопасно путешествовать по воздуху. Но солнце не показывалось над Парижем уже шесть дней, неоновые светильники в ресторане придавали предметам гнетущие оттенки, и никто сейчас не улыбался.
Дети пытались очистить кусочек запотевшего мутного стекла, чтобы очертания самолетов, стоящих на бетонированной площадке перед ангарами и на взлетной полосе, не расплывались.
— Это «Виконт», — сказал мальчик, обращаясь к сестренке. — Турбовинтовой.
— «Вайкаунт», — поправил его отец. — По-английски это звучит так, Чарли.
Низкий, проникновенный голос мужчины гармонировал с его внушительной фигурой.
— «Вайкаунт», — послушно повторил пятилетний мальчуган.
По случаю отъезда отца он был одет в строгий костюм и держался с серьезностью.
Женщина улыбнулась:
— Не беспокойся. К совершеннолетию он научится не смешивать два языка.
Она говорила по-английски бегло, с легким французским акцентом.
Мужчина рассеянно улыбнулся ей. Он хотел отправиться в аэропорт один. Он не любил долгих проводов. Но жена пожелала отвезти его на машине, взяв с собой детей. «Они обожают смотреть на самолеты», — сказала она, отстаивая свое предложение. Но мужчина подозревал иное — она, вероятно, надеялась на то, что в последнюю минуту, глядя на свою семью, он передумает и откажется от путешествия. Или что запечатлевшаяся в его памяти картина — хорошенькая мать и симпатичные малыши, прижавшиеся к ее юбке, — ускорит возвращение мужа.
Он допил горький кофе и с нетерпением взглянул на часы:
— Ненавижу аэропорты.
— Я — тоже, — отозвалась женщина. — Иногда. Я люблю встречать.
Подавшись вперед, она коснулась его руки. Догадываясь, что его шантажируют, он сжал ее кисть. «Господи, — подумал он, — что у меня за настроение».
— Я же ненадолго. Скоро вернусь.
— Не так уж и скоро, — возразила она. — Не так скоро, как хотелось бы.
— Когда я вырасту, — заявил Чарли, — я буду летать только на avions a reaction.
— На реактивных самолетах, Чарли, — автоматически поправил его мужчина.
— На реактивных самолетах, — повторил мальчик, не поворачивая головы.
«Я должен сдерживать себя, — подумал мужчина. — Он вырастет с сознанием, что я постоянно одергивал его. Он не виноват, что вечно вставляет французские слова».
— Я не могу упрекать тебя за то, — сказала жена, — что ты радуешься, убегая из Парижа в такую непогоду.
— Вовсе я не радуюсь, — возразил мужчина. — Мне приходится это делать.
— Конечно.
Он слишком хорошо знал ее, чтобы поверить в искренность этого «конечно».
— Речь идет о большой сумме, Элен.
— Да, Джек, — согласилась она.
— Не люблю самолеты, — сказала девочка. — Они уносят людей.
— Точно, — подтвердил мальчик. — Глупая. Для этого они и существуют.
— Не люблю самолеты, — повторила его сестренка.
— Это больше, чем мой четырехмесячный заработок, — заметил Джек. — Мы наконец-то сможем купить новый автомобиль. И съездить зимой в какое-нибудь приличное место.
— Конечно.
Джек снова отхлебнул кофе и посмотрел на часы.
— Жаль только, что необходимость в поездке возникла именно сейчас.
— Я ему нужен именно сейчас.
— Ну, в этом ты разбираешься лучше меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего особенного. Только то, что ты понимаешь ситуацию лучше меня. Я даже знакома-то с ним лишь по твоим рассказам. Правда…
— Что?
— Правда, если вы такие близкие друзья, как ты утверждаешь…
— Мы были ими.
— Были. Странно, что за все эти годы он ни разу не навестил тебя.
— Он впервые в Европе. Я же говорил тебе…
— Помню. Но он здесь уже шесть месяцев. И потрудился написать тебе лишь неделю назад…
— Если я стану все объяснять, мы утонем в дебрях прошлого.
— Папа… — Мальчик повернулся лицом к отцу. — Ты когда-нибудь был в горящем самолете?
— Да.
— И что произошло потом?
— Огонь потушили.
— Тебе повезло.
— Да.
Мальчик посмотрел на сестренку:
— Папа был в горящем самолете и не умер.
— Утром звонила Анна, — сказала Элен. — Она сообщила, что Джо огорчен твоим отъездом.
Анна была женой Джо Моррисона, начальника Джека. Элен дружила с ней.
— На прошлой неделе я предупредил Джо о том, что хочу взять короткий отпуск. Подошла моя очередь. Он не возражал.
— Но затем, узнав о предстоящей конференции, он сказал, что ты ему нужен, — заметила Элен. — Анна говорит, он отпустил тебя очень неохотно.
— Я обещал приехать в Рим. Там на меня рассчитывают.
— Джо тоже рассчитывал на тебя.
— Придется ему обойтись пару педель без меня.
— Тебе известно, какое значение Джо придает лояльности сотрудников? — спросила Элен.
Джек вздохнул:
— Да, мне это известно.
— Он переводил людей бог знает куда за менее значительные проступки, — напомнила Элен. — К следующему сентябрю мы можем оказаться в Анкаре, Ираке или Вашингтоне.
— В Вашингтоне, — с деланным ужасом произнес Джек. — О Господи.
— Ты хочешь жить в Вашингтоне?
— Нет, — отозвался Джек.
— Когда мне исполнится восемнадцать лет, — заявил мальчик, — я пересеку la barriere de son. [1]
— Я хочу сказать тебе кое-что, — произнесла Элен. — Ты вовсе не огорчен отлетом. Я наблюдала за тобой последние три дня. Ты рад возможности уехать.