Он затряс головой. Площадь, солнечная и мусорная, полна была фырчащими и воняющими автобусами. Люди спешили мимо, уезжали и приезжали. А перед Кимом стоял рыжий мальчик лет десяти и, облизывая мороженое, внимательно разглядывал сидящего. Потом он оторвался от своего приятного занятия и вежливо поинтересовался:
– Дядя, вам плохо?
Ким качнулся, ища равновесия, слабо улыбнулся:
– Все нормально, парень. Мне хорошо.
Мальчик глубокомысленно кивнул и, вновь принявшись за мороженое, отправился по своим делам. А Ким, почувствовав боль, опустил глаза и увидел свои непроизвольно сжатые кулаки и ногти, впившиеся в ладони.
С этой минуты он уже сознательно боролся со сном. Еще покачивало, когда он входил в автобус. Пробрался на свое место в конце, сел у окна. Минут через пять, перед самым отходом, женщина с грудным ребенком попросила его поменяться местами. Он едва ее понял – настолько был погружен в себя, молча кивнул и пересел.
Автобус, стрельнув черным дизельным дымом, вырулил с площади и пошел узкими улочками к окраинам. Маршрут вообще-то проходил через центр, но с недавних пор, после письма в газету местных пенсионеров о том, что-де выхлопными газами «Икарусов» загрязняется чистый воздух города, водителей обязали центр объезжать, и они, экономя время и горючее, предпочитали теперь лавировать переулками, но не выбираться на дальнее окружное шоссе.
Все было как обычно, как множество раз, когда Ким ездил повидаться с матерью, но сейчас он был весь в напряжении, словно солдат перед боем. Внешне это никак не отражалось: сидит человек, поглядывает скучающе по сторонам. Все привычно, видено и перевидено, кажется, что вот сейчас зевнет пару раз и, прикрыв глаза, задремлет. А внутри него разве что не звенело, так туго все было сжато. Какое-то время он гадал, что может еще случиться, но потом бросил это занятие. Какой смысл? Произойти могло все.
И произошло. Автобус к тому времени выбрался из старых кривых улочек города и, прибавив скорости, бежал по шоссе, ведущему сначала через небольшие поселки среди невысоких гор, а затем впадавшему в широкую трассу.
Заболело сердце. Боль в левой стороне груди, поначалу тупая, несильная, стала острой и росла, росла. Потемнело в глазах, перехватило дыхание. Горло словно набили ватой. Он, уже не соображая ничего, замычал, пытаясь встать, и рванул ворот рубашки…
Очнулся Ким на обочине, в траве. Вокруг него хлопотали женщины, подкладывая под голову сумку и подсовывая под нос ампулу нашатырного спирта с отломанным носиком. «Икарус» стоял неподалеку и остальные пассажиры прогуливались около него, ожидая, когда можно будет ехать дальше. Ким поймал на себе несколько брезгливо-заинтересованных взглядов, какими смотрят на эпилептиков.
Кто-то из нетерпеливых пассажиров спросил достаточно громко для того, чтобы Ким мог услышать: «Ну что, поехали? И так сколько времени потеряли!»
Ким отвел от лица руку с нашатырем, спросил у одной из женщин:
– Долго я был в обмороке?
– Минут пять, – ответила та.
– Ну ладно, повалялись и будет. – И несмотря на то, что его пытались удержать, поднялся на ноги. Отряхнул джинсы, с сожалением осмотрел рубашку – две пуговицы у воротника с мясом вырваны – и, подхватив сумку, подошел к шоферу автобуса, курившему в стороне.
– Езжайте.
Тот встрепенулся, отбросил сигарету.
– А ты?
– Я – все. Отъездился. – И поспешил добавить в ответ на непонимающий взгляд: – На сегодня. Меня до города милиция подбросит. Подвезете, товарищ сержант?
Желто-синий милицейский «Урал» только что затормозил рядом, и водитель автобуса уже успел объяснить сержанту в белой каске причину остановки.
Милиционер, услышав вопрос, глянул недоверчиво – только что человек без сознания валялся – потом качнул шлемом:
– Садись.
Ким обернулся к женщинам, приводившим его в чувство – одна еще не поднялась с колен, сказал:
– Спасибо! Извините за беспокойство, – и полез на заднее сиденье «Урала» за спину милиционера.
Мотоцикл затарахтел, дернулся и выскочил на шоссе, оставив сзади автобус с потянувшимися к нему пассажирами. А вместе с ними остались позади и надежды Кима вырваться из омута, безнадежно глубокого в своей безысходности…
Но уехал Ким недалеко. Неудачу с побегом он еще не успел прочувствовать как следует. Он только начинал понимать, что теперь рухнуло все и выхода не остается никакого. Сознание еще искало, за что бы уцепиться, как выкарабкаться.