В самом конце разговора мне поставили крест — и этот крест был красным, почти как в нашем мире на скорой помощи.
“Нет у нас больше дочери!”, - услышала я.
“Ну, нет, так нет!”, - усмехнулась я, понимая, что не очень-то и хотелось.
Я вздохнула с облегчением, когда вся разъяренная делегация удалилась в закат. Я мысленно помахала им окровавленным бинтом, утерла скупую соплю и наконец вздохнула полной грудью. С этого момента я была совершенно свободной!
Сначала меня не допускали до врачебной практики, следили за каждым моим движением. Но однажды, проводя обход, я сумела спасти жизнь одному пациенту: зашила рану, привела его в порядок, дала укрепляющее зелье и наложила повязку. Это был единственный момент, когда я смогла блеснуть профессионализмом. После этого меня назначили доктором, и я не подвела.
Мир, в который я попала, поначалу не переставал меня удивлять. Он казался мне сказкой. Красивые необычные дома, удивительные наряды, экипажи и кареты. Я до сих пор не могу понять, чем отличается экипаж от кареты — зато выучила, что такое двуколка.
Моя жизнь полностью была посвящена больнице. Каждый раз, проходя мимо портрета доктора Ниала, я чувствовала внутри благодарность. Этот человек отдал свою усадьбу, чтобы построить больницу, чтобы помогать людям. И больница расположена как раз в его бывшей усадьбе. Он был выдающимся доктором, который изобрел множество новых приемов в полевой хирургии.
Я получала вполне приличное королевское жалование. Теперь у меня даже появились деньги, чтобы одеваться получше, обзавестись всем необходимым. Но мне всё равно не хватало дома. Мечта — однажды собрать нужную сумму и купить себе небольшой домик. Пока что я жила при больнице в небольшой комнатке: кровать, маленький столик и стул — всё, что было в моей скромной обители. Но мысли о своем уголке в этом мире приятно согревали душу. Правда, откладывать много не получалось, но я старалась.
Мне, как растению, важно было где-то пустить корни. Ах, если бы у меня была усадьба! На первом этаже я бы сделала больницу, а на втором бы жила сама!
Я вышла из кареты и направилась в сторону больницы. Она казалась такой уютной, освещенной двумя огромными фонарями.
— Спа-а-ать! — протянула я.
Спать было так бесценно — эти минуты тишины, покоя, когда можно было просто отключиться. Я отчиталась по вызову, дошла до комнаты и немедленно упала на кровать, чтобы тут же уснуть.
Утром я съездила на три вызова. Казалось, что жизнь снова вошла в привычную колею. Но какое-то странное предчувствие все не давало мне покоя. Мои мысли возвращались к генералу. Как он там?
— Срочный вызов! Дом шесть, Миддлфорест стрит! — послышался голос диспетчера.
— Я принимаю! — закричала я, зная, что это — мой пациент.
Карета тронулась, а я стала переживать. В последнее время я слишком часто ездила по этому адресу.
Небольшой уютный дом в два этажа с садом встретил меня напряженной тишиной.
Я направилась к двери и собралась постучать. Бледная дочь полковника встретила меня на пороге. В её глазах стояли слёзы. Я посмотрела на её живот, на чёрную повязку — и всё поняла: скоро у неё родится малыш, который увидит своего папу только на портрете. Надо сказать, дочь полковника держалась достойно, переживая потерю мужа. Видимо, ей передался характер отца.
— Папе снова плохо! — вздохнула она. Я вздохнула. Да, зачастила я сюда в последнее время. — Он опять разволновался! Теперь лежит! Ему плохо! Он прочитал новости про генерала Камиэля Моравиа, и у него снова приступ!
О, боже! Что там за новости?
Глава 10
— А чего он так разволновался? — спросила я, переступая порог дома, где жил бывший военный, ныне отставной полковник.
— Он снова прочитал газету! — всхлипнула она, словно боясь поверить в услышанное. — Госпожа доктор, мы прятали от него газеты, как вы и сказали. Но он каким-то способом раздобыл её.
Я вошла в комнату. Небольшая комнатка хранила память о былых сражениях. Ордена и награды висели в рамках, а на стене красовалась красивая сабля с дарственной надписью.
В кровати лежал седой мужчина, чье лицо было покрыто сетью морщин и усталости от жизни. Шторы были плотно задернуты, создавая в комнате тоскливый полумрак, который был неизменным спутником болезней. На тумбочке, чуть покачиваясь содержимым, стоял стакан с прозрачным зельем, а в воздухе висел едва уловимый запах успокоительных капель. Вся комната была пропитана какой-то странной хандрой. Я прямо физически чувствовала ее!
— Проклятые эберийцы! — прорычал старый полковник, когда я осторожно проверила его пульс. — Они же думали, что нас потрепала война со Исмерией, и решили нанести свой удар.