– Подними голову! – приказал ей правитель.
Он увидел прелестное белоснежное личико, полное стыдливого очарования. На лице выделялись пунцовые губки, такие яркие, будто они были пропитаны алой кровью. В связи с этим вспоминаются такие слова: «Дальние горы, как на чудной картине; воды что «осенние волны» струятся-текут!» Есть и другие слова: «К белым и алым краскам лица ничего боле прибавить нельзя!» Правитель довольно рассмеялся, однако лицо тут же стало снова суровым.
– Судя по твоему внешнему виду, любезная, ты создание несомненно блудливое! Взгляните на нее, она даже к допросу умудрилась припудриться и подмазать помадой губки! А как она в присутствии изгибает свой стан, как она жеманится! Совершенно ясно, что ты великая греховодница, для меня твой блуд очевиден!
Почтенные читатели, вы спросите, почему же все так обернулось? Извольте, я охотно отвечу. Дело в том, что правитель области был человеком хотя и честным, но довольно простодушным и даже немного трусливым. Он, к примеру, страшно боялся своей супруги и прочь бежал от всех красивых женщин. Он был убежден, что все дамы Поднебесной пудрятся и помадятся, дабы специально подчеркнуть алость своих губ и белоснежность лика, а чтобы показаться более грациозным они нарочно изгибают свой тонкий стан. Чиновник не мог себе представить, что краски лица у девицы Хэ вполне естественные: их не сотрешь и не смоешь. Увы, наш правитель, этого понять не мог.
– Признавайся, как вы с Цзяном вступили в преступную связь! Отвечай по-хорошему, иначе подвергнешься жестокой пытке!
Молодая женщина заплакала.
– Не было у меня с ним никакого блуда! В чем же мне признаваться?
Правитель приказал экзекуторам втащить тиски для сжимания пальцев. Стражники, оглашая воздух громкими криками, схватили нежные ручки несчастной женщины. Хрупкие пальчики, похожие на нежные ростки бамбука, очутились в особых трубках, которые экзекуторы с силой сжали. Хэ застонала от боли, ее тело содрогнулось. Весь облик несчастной говорил о страдании, которое она испытывала.
– Цзян Юй только что признался в том, что яшмовую подвеску ты намеренно подбросила ему в дом, так как намеревалась его соблазнить. Он сваливает всю вину на тебя, а ты, между тем, пытаешься его выгородить!
– Пускай великое Небо станет высшим свидетелем! – молодая женщина повернулась к Цзяну. – Ответьте мне честно, когда я подбрасывала вам эту подвеску?… Все было совершенно не так, как вы здесь наговорили! Я жила в дальнем помещении дома, а вы, занимаясь своим учением, пытались со мной заигрывать, видно хотели меня соблазнить. Чтобы избавиться от ваших надоедливых приставаний, я была вынуждена переехать в другую часть дома – в переднюю, однако вы тут же последовали за мной. Из-за ваших легкомысленных действий у свекрови и свекра возникли подозрения. Вот почему я очутилась здесь, в этом суде. Я вас ничем не обидела, почему вы причиняете мне такое зло? – женщина снова заплакала.
В голове правителя пронеслась мысль: «И тот и другой говорит почти одно и то же, значит они сговорились. Да и как иначе, он – молодой, красивый, она такая прелестница, а в доме их отделяет всего-то тонкая стенка! Рано или поздно все равно это должно было случиться! Как гласит поговорка: «Сухой хворост ждет жаркого пламени!» Однако мне все-таки следует допросить ее законного мужа. Посмотрим на него, каков он собой? Если наружностью он похож не этого Цзяна, мне придется еще раз все хорошенько обдумать, если же обликом он некрасив, значит, его жена совершила блуд!» Правитель отдал приказ:
– Цзян Юя отправить в темницу, а завтра привести в управу сына истца – мужа сей женщины. Я должен его допросить! После этого вынесу окончательный приговор!
Итак, Цзян Юя бросили в узилище, в коем ему, начиная с этого дня, пришлось влачить самое жалкое существование. Тюремщики требовали денег, а у него в кошеле не осталось даже полушки. А ведь в тюрьме ему надо было как-то питаться и залечивать изувеченные пытками ноги. Чем за все это платить? У Цзяна оставался лишь один выход; попросить деньги в долг у своего будущего тестя Лу. Надо вам, однако, сказать, этот самый Лу уже давно раскаивался в том, что дал свое согласие на помолвку дочери с бедолагой Цзяном. А тут еще эта история, которая с ним приключилась. Сейчас Цзян был для него все равно, что гвоздь в глазу или едкий уксус в ноздре! Денег он ему, понятно, не дал, а посланцу от Цзяна сказал так:
– Денег в долг ему дать не могу, ибо их у меня нет! Но если он согласен добровольно отказаться от свадебного договора, я готов ему помочь.
Цзян находился в столь бедственном положении, что ему было сейчас не до церемоний. Он тут же написал отказную бумагу, за что получил от Лу жалкую кроху серебра. С этими деньгами он смог теперь немного продержаться.