— По настроению, — пожимает плечами он. — Сегодня мне хочется чего-то покрепче.
— День такой? — легко спрашивает Машка.
— Работа, — просто отвечает он.
Машка чуть улыбается.
— Знаю, как это бывает. Я вот тоже после смены могу понять ценность хорошего алкоголя. Хотя обычно больше по вину, чем по коньяку.
Платон едва заметно кивает.
— Вино тоже неплохо, если хорошее.
И снова тишина.
Понимаю, что Платон не из тех, кто будет подхватывать беседу ради беседы. Он сказал, что думает, и точка.
Машка, кажется, это тоже понимает. Она просто делает шаг в сторону и берет с полки бутылку вина.
— Ну, тогда удачного вечера, — говорит она спокойно, без заигрываний, без намеков.
Платон чуть приподнимает бровь, будто не ожидал такого поворота.
— Взаимно, — кивает он, снова поворачиваясь к полке.
И все. Машка просто уходит, давая ему возможность самому решить, захочет он потом продолжить этот разговор или нет.
Глава 29
Василиса
Может, не все мужчины любят, когда женщина первой делает шаг, но...
Платон даже не посмотрел на Машу, даже не дал ей шанс. Просто холодно ответил, и все. Будто она для него пустое место.
Машка сделала вид, что ей все равно и ушла, но я-то ее знаю. Знаю, что ей не все равно.
У нее два образования, она каждый день спасает людям жизни. Она ночами не спит, потому что как и я работает в реанимации.
И вот сейчас какой-то богатый ублюдок решил, что она не стоит даже пары слов?
Я поворачиваюсь к Платону.
— Ты всегда так разговариваешь с людьми? — мой голос звучит слишком ровно, чтобы быть спокойным.
Платон медленно переводит на меня взгляд.
— В смысле?
Я слышу, как Давид делает тяжелый вдох. Он уже понял, что дело плохо.
— В смысле, почему ты так с ней говорил? — я киваю вслед уходящей Машки.
— Я с ней как-то не так разговаривал? — его тон можно назвать даже заинтересованным.
— Да. Будто перед тобой человек, который вообще не заслуживает внимания.
— А кто она? — спрашивает Платон.
— Она моя подруга, — говорю я, скрестив руки на груди. — Мы обе работаем в больнице. Она медсестра.
И тут он усмехается.
— А я-то думаю, откуда медсестра разбирается в дорогом коньяке?
Я теряю контроль, меня буквально трясет.
Ощущение такое, словно на меня тонну грязи вылили.
Это только богатый сноб может выдать: « Откуда медсестра может разбираться в дорогом коньяке ?»
Я слышала этот тон раньше.
Видела эти выражения лиц.
Когда в реанимацию привозили вот таких Платонов — в костюмах, с дорогими часами, сжимающими телефон даже в бессознательном состоянии. Они лежали беспомощные, неподвижные, и никакие деньги их не спасали.
Их возвращали к жизни вот такие Машки.
Смотрю прямо в лицо Платону, и мне хочется его ударить.
— Как раз в элитном алкоголе Маша разбирается очень хорошо, — мой голос теперь дрожит от злости. — Потому что таким недоумкам, как ты, она не раз спасала жизнь.
Платон чуть приподнимает бровь.
— Правда?
— Да, правда! Ты даже не представляешь, сколько таких, как ты, попадали к нам в больницу. Бизнесмены, политики, богачи, которые думали, что их деньги делают их бессмертными. А потом они лежали в реанимации, наложив от страха полные памперсы, потому что никакие деньги не могли заставить их легкие снова дышать.
Давид нервно трет затылок.
— И знаешь, что самое смешное? — продолжаю я, почти сквозь зубы. — Их спасали такие, как Маша. Люди, которых они даже не удостоили бы взглядом в супермаркете.
Платон смотрит на меня, и я вижу в его глазах что-то новое. Он не злится, не оправдывается, он просто изучает меня.
Как будто видит меня впервые.
Но мне уже не важно.
Я разворачиваюсь и быстро иду прочь, потому что если я останусь хоть на секунду дольше, я скажу что-то, о чем пожалею. Даже не замечаю, как оказываюсь за пределами супермаркета.
Внутри все горит, руки дрожат, воздух царапает легкие, как колючая проволока.
Меня догоняет Давид.
— Вась, подожди, — хватает за запястье. Выдергиваю руку.
— Что? — разворачиваюсь слишком резко.
Он смотрит на меня внимательно, пытаясь разобраться, что именно меня так выбило.
— Стой… Ну чего ты завелась? — его голос звучит так поразительно спокойно, что я едва не взрываюсь по новой. — Платон не хотел обидеть Машку. Просто она тоже, прет как танк... А ты же сама видишь, что Машка ему не подходит.
Наклоняю голову.
— Не подходит? — меня это ощутимо цепляет. — Чего это она ему не подходит?
— Ну, Платон серьезный мужик, гендир строительной компании. Они с Машкой и правда немного из разных миров, и вообще... — Давид машет рукой, пытаясь подобрать слова.
А потом говорит то, что ломает меня окончательно.
— У Машки же ребенок есть. Кто знает, захочет Платон связываться...
Стою и смотрю на него, и мир вокруг сначала меркнет, а затем и вовсе перестает существовать.
Ребенок.
У Машки есть ребенок. Сын.
У меня тоже скоро будет.
Теперь все встает на свои места.
Я тоже ему не подхожу. Давиду.
Я тоже не из их мира.
Моего ребенка будут считать «не того круга».
Платон никогда не примет его, как его отец.
Давид никогда не примет его, потому что он такой же, как они все.
— Вот значит как... — мой голос звучит глухо, я его едва слышу.
Давид чувствует, что сказал что-то не то, но явно не осознает, что именно. И хорошо, зачем лишние разбирательства.
Он хороший, он сознательно бы это ни за что не сказал. Я почти рада, что у него это вырвалось против воли. Зато теперь я не буду жить в глупых иллюзиях.
— Вась…
Чувствую, как грудь сжимается от боли.
— О, я поняла, — медленно киваю. — Ты тоже из их мира, да?
Давид замирает.
— Что?
— Ты тоже богатый. Тоже успешный. Вы все одинаковые. Вам просто не понять.
— Нет! — Давид раздраженно проводит рукой по волосам, но в глазах тревога.
Он видит, что я меняюсь, но не понимает почему.
— Да брось, — хрипло усмехаюсь. — Ты такой же как Платон, Давид. Ты один из них.
Он резко замирает, словно я его ударила, и удар пришелся в солнечное сплетение.
— Василиса, ты знаешь, что это не так, — он делает шаг ближе, но я отступаю.
— Правда? — мой голос полон горечи. — А я вот сейчас смотрю на тебя и думаю… А вдруг и ты на меня когда-нибудь так посмотришь?
Давид сжимает челюсть, его глаза темнеют.
— Никогда, — резко говорит он.
Но мне уже все равно.
— Знаешь что? Уходи, Давид. Иди ищи себе пару по статусу, — бросаю я жестко.
— Вась, ну хватит! — он подымает голос, но я не даю ему договорить.
— Хватит что? — я делаю шаг к нему, поднимая голову. — Хватит говорить, что я тебе не подхожу?
Давид вздыхает, сжимает кулаки, явно пытаясь не вспылить в ответ.
— Ты несешь херню.
— Правда? — я киваю. — Ну тогда иди и найди себе кого-нибудь получше.
— Василиса…
— Просто оставь меня в покое.
Разворачиваюсь и иду прочь, потому что если он скажет хоть что-то еще, я сломаюсь.
Но, черт возьми…
Мне так хочется, чтобы он побежал за мной.
Чтобы он доказал мне, что я для него не как Машка для Платона.
Чтобы он остановил меня и сказал, что меня любит.
Но он не бежит.
Он просто стоит там, посреди парковки, и смотрит мне вслед.
И я понимаю, что сделала правильный выбор.
Потому что в этом мире богатые и бедные — это параллельные прямые. Они не пересекаются.
***
Иду по улице, слезы текут по щекам, нос заложен, и я всхлипываю так, что прохожие начинают на меня оглядываться. Я реву, как белуга! Просто натурально захлебываюсь соплями!
И мне то стыдно, то опять обидно, то кажется, что я дура, то снова злюсь. Ну какого черта Давид так спокойно меня отпустил?! Ни слова, ни попытки остановить! Он просто смотрел мне в спину, как будто ему вообще было все равно!
Но самое главное… самую гадкую занозу мне в сердце вбила его фраза про Машку. Про ребенка. Про то, что «кто знает, захочет ли Платон связываться».
Черт.
А если он про себя также думает? Если он про моего ребенка подумает: «А оно мне надо?»
Машка одна сына тянет, из бывшего мужа алименты сапогом выбивает, а мне что, к такому же готовиться?! Ну да, Давид другой. Давид хороший. Но вдруг? Что, если все эти разы, когда он меня к себе прижимал, когда шептал, что не отпустит, все это было просто иллюзией? Красивыми словами?
В груди снова что-то скручивается в узел. У меня уже спина болит от напряжения, а в голове такой хаос, что я даже не сразу понимаю, что уже стою у дома Машки.
Поднимаюсь по лестнице, звоню в дверь, и как только она открывается, рыдаю в голос.
— Вась, ты что это?!
Машка выскакивает в коридор, на меня смотрит округлившимися глазами.
— Я... я... просто… а он… — заикаюсь, слезы катятся еще сильнее.
— Тебя что, Байсаров обидел?! — моментально напрягается Машка, руки в боки, глаза сверкают. — Вот сучий потрох! Да я ему за тебя глаз на жопу натяну! Говори, где он?!
— Да не обидел он меня! — всхлипываю. — Это я его обидела…
Машка моргает, теряется на секунду, но потом подозрительно щурится.
— Так, давай-ка с этого места поподробнее. Проходи. Давай, садись. Дыши ровно. Сейчас разберемся.
Захожу в квартиру, машинально разуваюсь, но тут же снова всхлипываю. Машка уже тащит меня на кухню, пихает в руки кружку с чаем.
— Давай рассказывай, что случилось, пока я сама себе что-нибудь не надумала.
Судорожно вдыхаю, вытираю слезы рукавом и начинаю рассказывать. Как я разозлилась на Платона, как вписалась за Машку, как Давид сказал про ребенка… и как меня вдруг торкнуло, что, может, он про меня думает так же. Может, он тоже не примет моего ребенка.
Когда заканчиваю, в кухне повисает тишина. Машка сжимает кружку так, что аж пальцы белеют.
— Ты у него спрашивала? — тихо спрашивает она.
— Что? — я моргаю не понимая.
— У Давида. Ты у него спрашивала? Он тебе говорил, что так думает? Или ты просто придумала себе херню и теперь сама же от нее страдаешь?
Я замираю.
— Я… — открываю рот, но понимаю, что мне нечего ответить.
— А, понятно, — кривится Машка. — Ты опять решила все додумать за всех. Знаешь, у нас, у баб способность есть. Потому что ты одна можешь устроить драму уровня «Отелло», а потом сама себя в этой драме закопать.
Мне становится стыдно. Ну блин. Я ведь и правда не знаю, что он думает. Я даже ему шанса не дала ничего сказать! Просто вспыхнула и убежала!
— Что мне теперь делать? — шепчу жалобно.
Машка закатывает глаза и пьет чай.
— Для начала перестать реветь. А потом, может, хотя бы выслушать этого твоего мудака, прежде чем записывать его в Платоны.
— Маш, а ведь Платон и правда некрасиво себя повел. Он…
— Да как обычный мужик он себя повел, Вась, — отвечает она, пожимая плечами.
Я в полном шоке. Она не злится? Только меня так торкнуло, да?
— И ты совсем не обиделась?
— На что? Разговор завели. Я первая все свернула. Красиво ушла. Ты еще ему теперь нагнала тем, чтобы на досуге обо мне вспомнил. Где ты видела, чтобы мужик с первого раза в руки шел?
Я моргаю. В смысле, с первого раза?
— Маш, ты что, не забила на него?
Она улыбается и пожимает плечами.
— Посмотрим, — загадочно говорит. — Мужики — они странные. Им надо дать время подумать. Если не подумает — значит, и не стоил внимания.
Я зависаю на ее словах. А если и с Давидом так же? Может, я правда зря паниковала? Может, он как раз не из тех, кого надо проверять на прочность? А я все испортила?
Меня снова начинает трясти. Машка это замечает, пододвигается ближе.
— Вась… а ты его правда любишь?
Я судорожно выдыхаю. И понимаю, что ответ очевиден.
— Да. Очень.