И я понимаю, что сделала правильный выбор.
Потому что в этом мире богатые и бедные — это параллельные прямые. Они не пересекаются.
***
Иду по улице, слезы текут по щекам, нос заложен, и я всхлипываю так, что прохожие начинают на меня оглядываться. Я реву, как белуга! Просто натурально захлебываюсь соплями!
И мне то стыдно, то опять обидно, то кажется, что я дура, то снова злюсь. Ну какого черта Давид так спокойно меня отпустил?! Ни слова, ни попытки остановить! Он просто смотрел мне в спину, как будто ему вообще было все равно!
Но самое главное… самую гадкую занозу мне в сердце вбила его фраза про Машку. Про ребенка. Про то, что «кто знает, захочет ли Платон связываться».
Черт.
А если он про себя также думает? Если он про моего ребенка подумает: «А оно мне надо?»
Машка одна сына тянет, из бывшего мужа алименты сапогом выбивает, а мне что, к такому же готовиться?! Ну да, Давид другой. Давид хороший. Но вдруг? Что, если все эти разы, когда он меня к себе прижимал, когда шептал, что не отпустит, все это было просто иллюзией? Красивыми словами?
В груди снова что-то скручивается в узел. У меня уже спина болит от напряжения, а в голове такой хаос, что я даже не сразу понимаю, что уже стою у дома Машки.
Поднимаюсь по лестнице, звоню в дверь, и как только она открывается, рыдаю в голос.
— Вась, ты что это?!
Машка выскакивает в коридор, на меня смотрит округлившимися глазами.
— Я... я... просто… а он… — заикаюсь, слезы катятся еще сильнее.
— Тебя что, Байсаров обидел?! — моментально напрягается Машка, руки в боки, глаза сверкают. — Вот сучий потрох! Да я ему за тебя глаз на жопу натяну! Говори, где он?!
— Да не обидел он меня! — всхлипываю. — Это я его обидела…
Машка моргает, теряется на секунду, но потом подозрительно щурится.
— Так, давай-ка с этого места поподробнее. Проходи. Давай, садись. Дыши ровно. Сейчас разберемся.
Захожу в квартиру, машинально разуваюсь, но тут же снова всхлипываю. Машка уже тащит меня на кухню, пихает в руки кружку с чаем.
— Давай рассказывай, что случилось, пока я сама себе что-нибудь не надумала.
Судорожно вдыхаю, вытираю слезы рукавом и начинаю рассказывать. Как я разозлилась на Платона, как вписалась за Машку, как Давид сказал про ребенка… и как меня вдруг торкнуло, что, может, он про меня думает так же. Может, он тоже не примет моего ребенка.
Когда заканчиваю, в кухне повисает тишина. Машка сжимает кружку так, что аж пальцы белеют.
— Ты у него спрашивала? — тихо спрашивает она.
— Что? — я моргаю не понимая.
— У Давида. Ты у него спрашивала? Он тебе говорил, что так думает? Или ты просто придумала себе херню и теперь сама же от нее страдаешь?
Я замираю.
— Я… — открываю рот, но понимаю, что мне нечего ответить.
— А, понятно, — кривится Машка. — Ты опять решила все додумать за всех. Знаешь, у нас, у баб способность есть. Потому что ты одна можешь устроить драму уровня «Отелло», а потом сама себя в этой драме закопать.
Мне становится стыдно. Ну блин. Я ведь и правда не знаю, что он думает. Я даже ему шанса не дала ничего сказать! Просто вспыхнула и убежала!
— Что мне теперь делать? — шепчу жалобно.
Машка закатывает глаза и пьет чай.
— Для начала перестать реветь. А потом, может, хотя бы выслушать этого твоего мудака, прежде чем записывать его в Платоны.
— Маш, а ведь Платон и правда некрасиво себя повел. Он…
— Да как обычный мужик он себя повел, Вась, — отвечает она, пожимая плечами.
Я в полном шоке. Она не злится? Только меня так торкнуло, да?
— И ты совсем не обиделась?
— На что? Разговор завели. Я первая все свернула. Красиво ушла. Ты еще ему теперь нагнала тем, чтобы на досуге обо мне вспомнил. Где ты видела, чтобы мужик с первого раза в руки шел?
Я моргаю. В смысле, с первого раза?
— Маш, ты что, не забила на него?
Она улыбается и пожимает плечами.
— Посмотрим, — загадочно говорит. — Мужики — они странные. Им надо дать время подумать. Если не подумает — значит, и не стоил внимания.
Я зависаю на ее словах. А если и с Давидом так же? Может, я правда зря паниковала? Может, он как раз не из тех, кого надо проверять на прочность? А я все испортила?
Меня снова начинает трясти. Машка это замечает, пододвигается ближе.
— Вась… а ты его правда любишь?
Я судорожно выдыхаю. И понимаю, что ответ очевиден.
— Да. Очень.
Глава 30
Давид
Стою посреди Васькиной отремонтированной квартиры, смотрю, как двое грузчиков собирают новый диван. Серый, того самого цвета, который должен был быть с самого начала.
— Аккуратнее, блядь! — ворчу недовольно, когда один из них чуть не цепляет стену.
Мужики косятся, но молчат. Работают быстро и слаженно.
Крепят подлокотники, прикручивают ножки. Двигают диван ближе к стене, туда, где хотела Василиса.
Готово. Все на месте. Сюрприз для Василисы завершен.
Только вот где она сама? Где моя Василиса?
Растираю руками лицо, глубоко дышу, подавляя зарождающийся в глубине души страх.
Куда она пропала? Почему не отвечает на звонки?
И что вообще произошло, почему она так вспылила?
Я если честно, нихера не понял. Знал бы, что так выйдет, сам бы в супермаркет потом сгонял или доставку заказал. Все равно грузчики почти сразу позвонили, что диван привезут, вот бы Васька и осталась их встречать
Понял только, что Василиса обиделась, и я теперь даже не знаю, где ее искать.
Позвонил деду, думал, может она к ним пошла.
Дед меня обматерил. Сказал, чтоб я шел на три буквы и без Васьки домой не возвращался. Они на этой почве с Васькиной бабкой против меня объединились.
Как будто я сам не знаю, что ее искать надо. Вот сейчас с грузчиками рассчитаюсь и пойду.
Руки чешутся поехать и втащить Платону. Понимаю, что он не виноват, но кому-то же втащить надо, если себе невозможно.
Телефон вибрирует в кармане. Достаю и вижу имя Романа.
— Байсаров, ты дебил? — сходу набрасывается на меня приятель.
Я моргаю.
— Чего?
— Ты что, ее бросил?
— Я? — вскрикиваю как ужаленный
— Не я же. Чего девушку доводишь?
Я хмурюсь.
— Ты о чем?
— Не о чем, а о ком. О Василисе. Ты, блядь, мозгами думаешь или чем?
Раздраженно запускаю пальцы в волосы.
— Слушай, хоть ты мозг не еби, а?
— Смотрите, какие мы нежные! — голос Ромки превращается в металлический. — Ты же говорил, тебе этот ребенок нужен. Или я тогда временно оглох?
— Не изгаляйся, Ром, — уже прошу, — нужен мне ребенок. И Васька нужна. А ты что, говорил с ней?
— Хотел поговорить. Спросить, куда пропала, почему прием прогуливает. А она рыдает в голос, слова сказать не может. Вот как мы нервы любимой беременной девушки бережем, Давид, да? Просто брависсимо!
Напрягаюсь.
— Подожди… Точно рыдала?
— Представь, рыдала, блядь!
Меня бросает в жар.
— Но почему? Что с ней?
— Не знаю! — рычит Роман. — Но предупреждаю. Если из-за твоего мачо-понтового поведения у нее будет стресс, я тебя лично кастрирую! И рука не дрогнет. Не посмотрю, что ты мой друг.
Я теряю терпение.
— Ромка, я правда не знаю, почему она так завелась!
Роман вздыхает.
— Я тем более не знаю. Но, Давид. Женщины мыслят не так, как мы. Ты там сам разберись, и чем скорее, тем лучше. И мой тебе совет. В таком состоянии, в каком сейчас она, меньше разбирайся.
— А что делать?
— Просто искупай вину, балда. Даже если не виноват.
Я провожу рукой по затылку.
— Ладно, я разберусь.
— Разбирайся быстрее, Байсаров. И жду вас на приеме.