— В вазах, — беспомощно оглядываю эту цветочную лавину. — У нас нет ни одной вазы!
Он чешет затылок, задумчиво смотрит на гору роз. Пожимает плечами.
— Значит купим.
— Где? Уже вечер!
— Ну и что? Супермаркет еще работает.
— Это нужны очень большие вазы, Давид! Вряд ли они там есть.
Он молчит пару секунд, потом кивает на пассажирское сиденье.
— Садись, поехали.
Открывает дверь, помогает мне взобраться на сиденье, и сам садится за руль. Но когда заезжаем на парковку супермаркета, Давид кладет руку мне на колено.
— Что? — настороженно спрашиваю.
— Ты посиди здесь.
— Но я…
— Сиди, Василиса, — он выходит, не дав мне договорить.
Я остаюсь в машине, гадая, что он задумал. Минут через пять Давид возвращается с большими пластиковыми ведрами и загружает их на заднее сиденье.
Я насчитываю штук двенадцать.
— Ты... ты серьезно? Мы будем ставить розы в ведра?
— А у нас есть выбор? — спокойно спрашивает он, возвращаясь за руль.
Съезжаю по спинке, глубоко вздыхаю.
— Дав... Мы никогда не будем нормальной парой, да?
— Не думаю, — ухмыляется он. — Но тебе же нравится? Признавайся! Только не ври!
Губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Даже не подумаю. Еще как нравится!
Когда приезжаем домой, Давид носит розы в квартиру и складывает их в ванну. Потом наполняет ведра водой, а я обрезаю кончики и расставляю цветы в ведрах.
Роскошные розы в пластиковых ведрах.
Ну и пусть.
Зато как красиво!
— Вась! — зовет Давид. — На диван посмотри!
— Уже привезли? — вхожу в гостиную. Подхожу ближе, провожу пальцами по мягкой ткани. Поворачиваюсь к Давиду. — Он идеальный...
— Какой ты и хотела.
Снова от избытка чувств перехватывает дух.
— Спасибо, — мой голос звучит глухо, но я надеюсь, что искренне.
— Перестань, Вась, — Давид подходит ближе. — Я просто хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо.
Он обнимает меня, прижимаюсь к его плечу, глубоко вдыхаю.
— Ты голодный?
— Это намек?
Смеюсь.
— Намек на ужин.
Мы купили достаточно продуктов, и я быстро ставлю в духовку курицу, а сама отвариваю спагетти и нарезаю салат.
Пока готовлю, Давид наблюдает за мной. Я чувствую его взгляд, и тепло разливается по каждой клеточке моего тела.
После ужина Давид откидывается на спинку стула.
— Спасибо, было очень вкусно.
Затем тянется через стол, берет мою руку, касается губами пальцев. Меня пробирает дрожь. Давид смотрит в глаза, его голос становится глубже.
— Ты знаешь, чего я хочу сейчас больше всего?
Сглатываю.
— Чего?
Он отодвигает тарелку, встает, подходит ко мне, наклоняется.
— Этот диван... — чувствую его дыхание у самого уха. — Его нужно срочно опробовать.
Не успеваю ответить, Давид уже поднимает меня на руки.
Взвизгиваю, смеюсь, бью его по плечу, но он даже не реагирует.
Его губы находят мои, горячие, настойчивые. И мое тело сразу отзывается.
Давид несет меня в гостиную, и в этот момент я тоже не хочу больше ничего.
***
Давид
Сижу в машине, руки лежат на кожаном руле, а мысли — черт бы их побрал — совсем в другом месте. Точнее, в одной конкретной комнате, на новом диване, где только что лежала моя Василиса.
Я пытаюсь сосредоточиться на дороге, но стояк в штанах напоминает о себе так явно, что мне приходится сдвинуться, поправить джинсы, найти хоть какое-то удобное положение.
Чертова пытка.
Еще немного — и я просто взорвусь.
Я бы сам лично послал человека, который бы мне пару месяцев назад сказал, что я буду сидеть за рулем, как обезумевший подросток со спермотоксикозом.
Но, блядь, как тут держаться, если Василиса рядом?
Когда ее запах проникает в ноздри, когда руки сами тянутся к ее талии, когда ее губы такие мягкие, когда она выгибается от моих прикосновений, тихо-тихо стонет, но этого достаточно, чтобы я потерял контроль?
Все, нахрен, завтра первым делом звоню Роману. Спрошу, когда уже можно будет нормально, как взрослые люди, перейти на другой уровень.
Потому что я долго так не протяну.
Торможу у дедова дома, хватаю пакеты с продуктами и вываливаюсь из машины. Поднимаюсь на этаж, надеясь, что внутри все тихо, что никто еще никого не прибил, что дед не вытрепал бабке все нервы, а бабка не отравила ему ужин. Или вторую ногу не сломала. У них разнообразные увлечения.
Открываю дверь и захожу осторожно, почти неслышно. Прислушиваюсь. Вообще ор стоять должен на весь дом. А у них тихо. Даже стремно становится.
И тут из темноты на пороге возникает баба Люба. Я замираю в дверях, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
— Баб Люб, вы так не пугайте. Я чуть пакеты не выронил.
Баба Люба стоит передо мной, сложив руки на груди, и смотрит так, что у меня конечно же первая мысль в голове возникает: что с дедом?!
— А дед где?! Живой?!
— Значит, ты решил провернуть все втихаря, да?! — начинает бабка с нажимом, пристально глядя на меня.
— В смысле? — я хмурюсь, не понимая, о чем она.
— В каком еще, черт возьми, смысле?! — ее голос повышается. — Ты мою внучку в оборот взял, а мне сказать не соизволил?!
— Подождите, баба Люба, — поднимаю руки в примирительном жесте. — Давайте без криков. О каком таком обороте идет речь?
— Ах, ты еще и притворяешься? — она вскидывает брови. — Твой дед уже все мне рассказал, голубь сизокрылый!
Глаза расширяются.
— Дед? — я поворачиваюсь в сторону комнаты, откуда тут же раздается недовольное покашливание.
Дверь приоткрывается, и оттуда высовывается ухмыляющаяся физиономия старого пройдохи.
— Дава, клянусь, ей в колонии работать нужно. Пытала меня!
— Умолкни хлыщ старый!
— Дед ты что, все ей рассказал?! — завожусь я мгновенно.
— Настроение считай поднял. Ничего так не приободряет как мысль о том, что прабабкой станешь.
— Заглохни тебе сказали!
— Дед!
— А что я?! Ты ее здесь оставил, сам умотал. Она мне весь мозг сначала изнасиловала. Потом с вопросами этими приебалась. А у меня новости начались! Эта тарахтелка не умолкала. Ну я ляпнул не подумавши...
Дед бухтит. Я же понимаю, что пиздец подкрался незаметно.
— Подождите, баб Люба, давайте без криков…
— Ах, без криков? — она делает шаг ближе, и я, черт возьми, непроизвольно отступаю на шаг назад. — Значит, ты сам врал и выкручивался, втянул в это мою внучку, а теперь еще и говори тише?
— Да погоди ты, бабка! — из комнаты доносится голос виновника торжества. — Ты не пробовала дать внуку самому хоть слово сказать?
— Да ты лучше помолчи! — баба Люба поворачивается к нему. — Значит, ты все это время пудрил мне мозги, мол, квартирант у тебя! А он тебе не квартирант, а твой внук, оказывается! Хренов миллионер!
Я закатываю глаза. Ну спасибо, дед. Ты просто красавец.
— Карга старая, ты так говоришь, будто мы должны были тебе пресс-релиз выпустить! — дед устало чешет затылок. — Не кричи, а то давление опять поднимется.
— Да чтоб у тебя давление упало!
Баба Люба снова поворачивается ко мне, и ее глаза горят так, что мне хочется прикрыть самое важное руками.
— Значит, ты ей до сих пор не сказал?!
Я напрягаюсь, но голос держу ровным:
— Не сказал.
— Ах ты!
Я делаю шаг назад.
— Баба Люба, успокойтесь.
— Успокоиться? — она делает шаг вперед. — Я тебе сейчас так успокоюсь, что ты месяц будешь спать на подушках!
— А ты не думала, что у него были на то причины? — вступается дед.