— Байсаров, что они опять не поделили? — шепчет Василиса, хватая меня за руку.
Я пожимаю плечами:
— Даже боюсь представить.
Мы осторожно заглядываем на кухню и замираем в дверях. Картина маслом: дед с возмущенным видом размахивает руками, а бабка с гордым выражением стоит у плиты, явно чувствуя себя победительницей.
Между ними сидит Василий. Лысый. Совсем. И смотрит на нас так, что мне страшно становится. Это угроза в его взгляде?
— Это что такое? — изумленно спрашиваю, глядя на кота.
Дед оборачивается к нам и тычет пальцем в бабкину сторону:
— Вот! Посмотри, внук, до чего она дошла! Кота моего наголо побрила!
Бабка не остается в долгу и тут же контратакует:
— Твой кот, между прочим, теперь на человека хоть похож стал! Смотри, как помолодел, посвежел, а то ходил лохматый, грязный, в кастрюли линял, шерсть по всей квартире летела!
Василиса едва сдерживает смех, прижимая ладошку ко рту.
— Бабуль, ты серьезно побрила Василия? Сама?
Бабка гордо выпрямляется и с победным видом отвечает:
— Нет, девочкам в парикмахерскую на первом этаже снесла, договорилась за трехлитровую банку борща. А то уже замучилась из кастрюль шерсть вытаскивать.
— Это же издевательство! — не унимается дед, возмущенно гладя несчастного кота по голой спине. — Как теперь в глаза людям смотреть? Он же первый парень во дворе был. Сколько кошек обрюхатил, кто ему даст теперь?!
— Дома пусть сидит! Нечего кошек портить, — пожимает плечами бабка. — Меньше позора на улицах будет!
Я уже открыто хохочу, прикрывая лицо ладонью, а Василиса только беспомощно опирается на меня.
— Давид, не смей смеяться! — ворчит дед, бросая на меня укоризненный взгляд. — Я-то думал, вы новости какие-то хорошие принесли…
С трудом приходя в себя, я поднимаю голову и смотрю на деда с бабкой, глубоко вздыхаю и наконец-то решаюсь сообщить самое главное:
— Мы, вообще-то, с хорошими новостями… Я Василисе предложение сделал. И признался во всем.
Кухня разом затихает. Даже Василий удивленно пялится на меня огромными, полными надежды глазами, будто ждет, что его тоже спасут от очередного визита в парикмахерскую.
Первой приходит в себя бабка, всплеснув руками:
— Господи, наконец-то! Я же говорила, что они созрели! Ну что ты встал, старый пень, иди сюда, поздравлять внуков!
Я улыбаюсь, чувствуя, как с плеч падает огромная тяжесть. Василиса, прижавшись ко мне, тихо смеется и что-то шепчет бабке на ухо.
Дед с гордостью расправляет плечи:
— Ну, внук, я в тебе никогда и не сомневался. Все-таки кровь Байсаровых, сразу видно! Вот только с бабкой ее поаккуратнее, а то вон, — он косится на бабку, — как пустишь в дом, так она всех под ноль побреет!
Бабка оборачивается, грозно сверкая глазами:
— Ты у меня сейчас сам под ноль пойдешь, хлыщ старый!
Мы с Василисой переглядываемся и снова давимся от смеха, пока дед, упрямо поджав губы, не сдается и не заключает нас обоих в крепкие объятия.
— Поздравляю вас, дети! И не слушайте ведьму старую, она просто завидует моей харизме и интеллекту.
— Ага, завидую-завидую, — бурчит бабка, быстро вытирая уголок глаза. — Если бы не моя харизма, так и сидел бы до сих пор со своими лампочками в темноте!
Я снова смотрю на Василису и вижу, как она счастливо улыбается, едва сдерживая слезы.
Да, мы странные. Мы шумные. И семья у нас явно безумная. Но, черт возьми, именно это и делает нас по-настоящему счастливыми.
Эпилог
Давид
До весны было решено не затягивать.
Станет видно живот, и начнется это вечное «потом».
Мне-то не так важно, но я видел, что Василисе хочется всю эту херотень — свадьбу, арку, кольца.
А для меня было главным сделать ее своей — официально, на всю жизнь. Поэтому все пришлось организовывать быстро.
Итог, всего две недели — и мы с ней стоим в шикарном загородном комплексе, в зале, украшенном цветами, с панорамными окнами и видом на закованное льдом небольшое озеро.
Зима выдалась снежная. За городом настоящая зимняя сказка — еловые лапы сгибаются под тяжестью снега, в воздухе пахнет хвоей и морозом.
Из гостей только самые близкие.
Родители, дед с бабкой — им обоим гипс сняли перед самой свадьбой. Ромка, Мария. Я даже Платона позвал. Машка сегодня выглядит как королевна, глядишь, наш «винодел» сдуется.
Родители на седьмом небе от счастья, что скоро у них появится внук. В Василисе они оба души не чают. В общем, в семье Байсаровых царит полная идиллия.
Мать полностью включилась в подготовку к свадьбе, они вместе с Василисой выбирали наряд. И когда я смотрю на свою жену в белом элегантном платье, у меня сбивается дыхание.
Я сам себе завидую. Ее глаза блестят как бриллианты. И в какой-то момент я реально боюсь, что мой голос дрогнет.
Но церемония проходит без происшествий. И когда кольца оказываются надетыми на пальцы, а мы обмениваемся поцелуем, я про себя выдыхаю.
Все. Я женат. Она моя.
Все проходит почти идеально. Почти.
Я уже начинаю мечтать, как мы с Васькой наконец уедем отсюда и останемся вдвоем… Но не тут-то было. Если у вас в семье есть Давид Данилович Байсаров, покой вам только снится.
— Сынок, а куда вы поедете в медовый месяц? На Мальдивы или на Бали? — спрашивает мама.
— Вот куда Ромка отпустит, туда и поедем, — начинаю говорить, как тут с улицы доносится голос деда, усиленный мегафоном.
— Все выходят во двор! У меня для вас объявление.
Нахожу глазами отца, обмениваемся с ним тревожными взглядами.
— А где бабушка? — спрашивает Василиса.
— Сейчас пойдем и посмотрим, — наклоняюсь и ее целую, — только ты оденешься, там холодно. Сейчас я принесу твою шубу.
Высыпаем все во двор и остолбеневаем.
Посреди озера стоит дед, вокруг него свечками выложено сердце. Кривовато выложено, но в принципе, сойдет.
— Поднимите мне веки, — тихо мычит Ромка, отвернувшись в сторону. Я тоже рядом угораю.
Василиса героически сдерживается, кусает изнутри щеки.
— Мальчики, как вам не стыдно! — одергивает нас мама. — Прекратите смеяться над Давидом Даниловичем!
— Идите все сюда! — кричит дед. — Я Любе буду предложение делать!
— Да ну нахер, — буркает Ромка под нос, — стойте здесь. Отсюда тоже нормально видно.
— Папа, — кричит ему мама, — папа осторожнее! Лед скользкий. А вам только гипс сняли! Даня, скажи ему!
Отец закатывает глаза и отходит в сторону.
— Да похер мне на гипс. Люб, иди сюда! — зовет дед.
— Эй, ты, дятел, — к озеру подходят двое охранников, — ты что, слепой? Табличку не видишь? Это заповедник. Тут нельзя купаться и нырять.
— А я и не ныряю, — гордо отвечает дед, — я своей женщине предложение делаю.
— Предложение тоже нельзя, — качает головой охранник. — Тут рыбки живут, они в Красную книгу занесены.
— Рыбки зимой спят, — спорит дед.
— Ага, — кивает второй охранник, — а вдруг проснутся, увидят тебя, дятла, и помрут с перепугу?
— Так, уважаемые, — подходит отец, — можно вас на минуточку?
Он отводит охранников в сторону и сует им купюры.
Баб Люба подходит к озеру, становится на лед.
— Давид, я боюсь, — говорит она, — тут правда скользко.
— Бабушка, может не надо? — зовет Василиса.
— Что ты их слушаешь? А как же романтика? — не успокаивается дед.
— Ой, как скользко! — восклицает баба Люба, взмахивая руками.
— Держись за меня, я никогда не падаю! — заявляет дед.
И дальше я этого не вижу, я за сигаретой к Ромке поворачиваюсь. Я это слышу.
— Йоб твою мать! — голос деда звучит глухо.
— Жлоб старый! На внуковой свадьбе, значит, сэкономить решил? На природе ему видите ли дешевле предложение делать, и на ресторан потом тратиться не надо, скотина жадная! — крик бабы Любы слышится гораздо ярче.