У чела стены работа идет грубая и быстрая. Но вот поднимаемся на раскопки второго этажа — и словно попадаем в другое царство. Здесь не то что лом кажется орудием труда варвара — здесь и на лопату смотрят с нескрываемым подозрением.
Когда я вылетел из Москвы, я не особенно задумывался, чем именно копают археологи землю. «Копают» было для меня понятием расплывчатым. Ну, лопатой, предполагал. Без кирки, конечно, не обходятся. Далее мои догадки не шли. А вот какой набор инструментов археолога я увидел на втором этаже и, не скрою, в первую минуту не смог удержаться от улыбки, столь неожиданными показались некоторые сочетания: нож кухонный, нож перочинный, разного рода кисти, вата, бинт, шило, иглы, хирургический скальпель, веник, акварельная кисточка, щетка сапожная, резиновый баллончик для нагнетания воздуха, пинцет. Кажется, все.
Помещения дворца раскапывают сверху. Давно уже рухнули плоские крыши над ними, обвалились своды потолков. Еще и еще века прошли после этого. Успели уже разрушиться и стены верхнего этажа — особенно, опять-таки, верхняя часть их, и комнаты приходится копать, как колодцы. Одни еще на той стадии раскопок, что выглядят мелкими котлованами, в другие, где удалось достичь пола, уходишь по макушку; в комнаты первого этажа, зияющие глубокими ямами, надо опускаться по приставной лестнице.
Одновременно можно наблюдать и разные степени тонкости работы. Завалы из слежавшегося песка или обвалившихся кирпичей внутри комнат решительно крошат кухонными ножами, даже лопату иногда пускают в ход. К мелькающим порой кусочкам штукатурки приглядываются внимательней: вдруг на них обнаружатся следы какой-нибудь росписи? Глаз для этого нужен наметанный и острый. Очищают кусочки штукатурки щетками; кроме того, их обдувают со всех сторон. Вот когда достается резиновому баллончику. А в раскопе первого этажа, где были найдены письменные памятники (и где они продолжают «выходить», как здесь говорят), Юрий Аксенов, худощавый студент-практикант с тонкими чертами лица, расчищает землю вокруг каждого подозрительного инородного тела вовсе лишь акварельной кисточкой.
Вот в слое глины у него в раскопе показалась какая-то ниточка — настоящая волокнистая ниточка! Неужели ткань? Неужели ткань, сохранившаяся на протяжении тысячелетия?
У Юрия Аксенова непроизвольно начинают дрожать руки. Надо дать им успокоиться. Надо отвести в сторону глаза: может быть, это от напряжения; может быть, ниточка только почудилась?
Но он смотрит снова: нет, вот она. Нить!
Боязно даже дунуть на нее — так она ветха. А ведь надо извлечь на свет не только ее самое, но и то, что за нею. А что там?
Лучи солнца падают в раскоп отвесно. Жара такая, что звенит воздух. Впрочем, Аксенову уже нет дела до всего этого.
Он вооружается шилом, легонечко покалывает землю возле нитки. Один укол, другой. Затем принимается тихо-тихо дуть на них. На месте уколов образуются чуть заметные воронки.
И снова уколы шилом, и снова бесконечное дутье, пока наконец не видно совершенно отчетливо: да, ткань! Край ткани вроде марли. В одном месте она надорвана. В отверстие видна как будто бы бумага, сложенная трубочкой. Талисман? Здесь поблизости было найдено вооружение воинов, бляшки, украшения их поясов.
Но если талисман, то такому документу цены же нет! Можно будет узнать из первоисточника верования, перечень врагов, с которыми предстояло сражаться, беды, которые воин считал самыми страшными и от которых просил богов избавить его… мало ли что еще! Сколько предположений может возникнуть при виде кусочка ткани!
Однако прежде всего — что делать сейчас? Продолжать откапывать всю находку, пренебрегши ее ветхостью, или, как это ни обидно, вырезать кусок земли, в котором она покоится, упаковать этот монолит в бинты и дать возможность уже кому-то другому — в Москве, в лабораторных условиях — довести дело до конца?
Руки горят: копать, копать! Разве можно останавливаться на полпути?!
И все-таки — нет, он не станет копать сейчас дальше.
Или попробовать? Только чуть-чуть, легонечко?
Нет, надо сейчас же позвать Толстова.
А Толстов, будто по наитию, чувствует, где что новое открылось. Он уже тут, в аксеновском раскопе. Увидел — и от восторга даже усы зашевелились.
— Сергей Павлович, копать или вырезать монолит? — с последней надеждой спрашивает Юрий. — Вот там, по-моему, видна бумага, а на ней — какие-то письмена.
— Письмена? — В руках Толстова лупа, он уже щурит глаз, распластавшись на железном листе у находки. — Вряд ли… Но тем не менее пакуйте. Пакуйте, Юра, я вам говорю, — упаси нас, господи, от искушений во пустыне!