Все вздрогнули, как от пушечного выстрела. Стремин побледнел ужасно, у него так затрясся подбородок, что он принужден был сдержать его рукою. Шпоры тихонько бряцали, хотя ногами он не шевелил. Одна Ревекка сохраняла спокойствие и даже известную веселость. Все также глядя на Стремина, она продолжала:
— Вы видите, как все взволнованы, как расстроена Анна Петровна. Не медлите ответом.
— Я не знаю, право… это все так неожиданно, — бормотал молодой человек.
— Фуй, как нехорошо отвиливать! Ну, я переменю вопрос: кого из нас двоих вы любите по-настоящему, меня или ее? На выбор! — и девушка даже указала рукой на соседку.
Анна Петровна опять вскочила и прокричала:
— Стремин, я вам запрещаю отвечать. Если вы человек благородный, если вы меня уважаете, вы промолчите. Не участвуйте в этой недостойной и подстроенной комедии!..
— Чудачка! — тихонько сказала Ревекка, пожав плечами.
— Анна Петровна! — начал было очень громко офицер, но Яхонтова вдруг закрыла лицо обеими руками и зарыдала. Молодые люди бросились за водой, а Ревекка сидела, с упрямством смотря вниз, и заплетала скатертную бахрому в косички.
— Проводите меня! — обратилась Анна Петровна к Стремину, когда припадок слез прошел, и, простившись с Павлом Михайловичем, вышла в сопровождении офицера.
Глава 8
Ревекка все сидела, заплетая косички на скатерти. Травину казалось, что совершилось что-то непоправимое и что он чуть как-то виноват. Он молча мазал масло на хлеб и ел кусок за куском, будто собираясь доесть все, что осталось. В комнате становилось темновато.
— Андрей Викторович вернется сюда сегодня?
— Не знаю, он ничего не говорил.
— Ничего не вышло из сегодняшнего вечера.
— Да ничего и не могло выйти!
— Отчасти вы сами виноваты, Ревекка Семеновна, взяли такой странный тон…
Ревекка придвинула к Травину тарелочку с печеньем и себе налила чашку. Помолчав, она вдруг ответила, хотя Павел Михайлович сам почти позабыл про свои слова.
— Вы говорите, странный тон? По-моему, у меня нет никакого тона. Всех это удивляет, вот и вас удивило. Я думала, что вы вообще не удивляетесь. От скромности не удивляетесь. Кажется, считается неприличным говорить о самой себе, но уже подошел такой час откровений. Я не люблю сумерек, но в сумерки обыкновенно делают признания, особенно меланхолические люди. Я сама себя не знаю. Понравится мне герой или героиня в каком-нибудь романе Марлита, или Жан-Пауля[8], или Достоевского, — и мне приятно им подражать. И жить легче, и вроде игры какой-то. Конечно, и по выбору можно было бы судить, что я за человек. Вероятно, я очень безлична, что так легко перенимаю вычитанные качества.
Девушка говорила вяло и равнодушно, все время не переставая пить чай и хрустеть печеньями. Травину казались ее слова неестественными и слишком литературными, хотя, по-видимому, Ревекка никогда не говорила так искренне, как теперь. Она между тем продолжала мечтательно:
— Одна история, не помню чья, не выходит у меня из головы, несколько сентиментальная, но трогательная. Может быть, я ее особенно запомнила потому, что героиню там зовут Ревеккой, как и меня…
— Ревеккой?
— Да. Это была любовная история, всех осложнений которой я уже не помню, но девушка, Ревекка, решила пожертвовать собою для счастья того, кого она любила. Она утопилась в Иматре. А тот человек был успокоен, спасен как-то, так что эта смерть была не напрасной.
Травин посмотрел на девушку с удивлением. Опять показалось ему, что она ломается. Ревекка, кончив, сидела и сонливо вертела в пальцах чайную ложечку.
— Вы уверены, Ревекка Семеновна, что вы читали этот рассказ?
— Нет. Может быть, я и сама его выдумала.
— Вы его не сами выдумали, но и не читали, — вы его слышали от меня, и рассказ этот именно про меня. Со мной случилась такая история.
— С вами? Может быть! Я часто забываю, у меня в памяти бывают такие выемки. Вот помню, а рядом забыла, потом опять помню. Это болезненно, разумеется, и утомительно, когда вспоминаешь.
Помолчав, она добавила:
— Жалко, что это не повесть, а действительный случай.
— Почему?
— Может быть, все было не так, как мне представляется, и я ничего не могу поделать, а в повести: как хочу, так и бывает.
— Нет, все это было, только утопилась не девушка, а ее родственница. Ревекка просто умерла.
— Для вас?
— Говорят.
— Вы верите, что это возможно?
8
В написании имени немецкого сентименталиста и романтика Жан-Поля Рихтера (1763–1825) М. Кузмин использует буквенную транслитерацию французского псевдонима, взятого писателем в честь Ж.-Ж. Руссо, с тем чтобы отметить «немецкий лад» в речи Ревекки Штек (указывать таким способом на немецкое происхождение писателя было бы трюизмом). Примечательно, что в изданиях романа «Цветы, плоды и шипы, или Брачная жизнь, смерть и свадьба адвоката бедных Зибенкейза» 1899 и 1900 годов имя автора дается в привычной фонетической транслитерации: Жан-Поль Рихтер.