В то лето, когда Линдсей исполнилось девять, Кристал заявила, что ей пора отдохнуть. Она растолстела, стала спать больше обычного и чаще всего пребывала в отвратительном расположении духа. На следующую зиму ее увезли в больницу, откуда она вернулась через день, держа в руках небольшой, завернутый в шерстяное одеяло сверток. «Познакомься со своей сестрой», — изрекла мать и сунула сверток Линдсей. Та отогнула уголок одеяла, под которым обнаружилось маленькое сморщенное личико, а из красных щелочек на нем смотрели ярко-синие глаза. Глаза эти уставились на Линдси с интенсивностью боевого лазера головки самонаводящейся крылатой ракеты. Они с сестрой долго разглядывали друг друга, несколько минут, никак не меньше. А затем малышка вдруг замерла и разразилась таким пронзительным воплем, что снизу по лестнице, прыгая через две ступеньки, к ним примчался старый мистер Хафф, желавший узнать, что здесь, черт побери, происходит.
Все. С этого момента жизнь изменилась окончательно и бесповоротно.
Теперь, помимо себя самой, Линдси приходилось ухаживать еще и за новым человечком. А Керри-Энн оказалась сущим наказанием. Ее светлые волосики с рыжеватым оттенком вечно были всклокочены, и она принималась орать не своим голосом всякий раз, когда Линдси пыталась распутать эти узлы пальцами или расческой. Когда Керри-Энн научилась ходить, все, до чего она могла дотянуться, — комья земли, гусеницы, старая жевательная резинка, отодранная со скамеек в парке, а один раз даже покерная фишка — попадало ей в рот и выходило из другого конца. Она переболела всеми детскими болезнями, известными человечеству, начиная с болей в ухе и заканчивая аллергической сыпью и вшами.
Кроме того, она оказалась страшной непоседой. В магазинах она вечно ускользала из-под присмотра, так что когда Линдсей удавалось отловить сестру, карманы той были битком набиты всевозможной добычей, которую приходилось раскладывать по полкам. В парке, куда Линдси водила сестру, если погода была не слишком жаркой, Керри-Энн носилась как угорелая, по-обезьяньи перепрыгивая с качелей на горки, откуда ее потом нужно было снимать, и громким плачем выражала свой протест, когда наступало время идти домой. Однажды она погналась за грузовиком мистера Софти и бесстрашно бросилась через запруженную автомобилями улицу, чтобы уцепиться за него. Ее наверняка сбила бы машина, или, если бы Керри-Энн не привела обратно милая леди, случайно обнаружившая ее, она до сих пор бы бродила по улицам, являя собой маленькую рыжеволосую угрозу обществу.
Только в присутствии мисс Хони сестренка вела себя на удивление смирно. Мисс Хони Лав[2], занимавшая комнатку внизу, прямо под ними, приглядывала за Керри-Энн, пока Линдсей была в школе. Но, учитывая тот факт, что платили ей весьма нерегулярно из-за постоянных проблем с деньгами у Кристал, а также то, что, благодаря природному добродушию, женщина искренне беспокоилась о девочках и со временем привязалась к ним, это никак нельзя было назвать просто работой. Глядя на то, как самозабвенно возится мисс Хони с Керри-Энн, можно было принять их за мать и дочь. Впрочем, Керри-Энн тоже обожала мисс Хони. Возвращаясь из школы, Линдсей заставала Керри-Энн или мирно играющей с фарфоровыми статуэтками ангелов, коллекцией которых очень гордилась мисс Хони, или же сидящей у нее на коленях в глубоком кресле темного винного цвета перед телевизором. Они просиживали так вдвоем долгие часы. Мисс Хони покуривала свои «Пэлл-Мэлл», а Керри-Энн увлеченно сосала большой палец, следя за драмой, разворачивающейся на ее глазах в «Днях нашей жизни»[3] или «Всех моих детях»[4].
4
«Все мои дети» (All Му Children) (1970–2009) — один из самых длинных телесериалов в мире.