— Да, оно меня связывает безвозвратно, — проговорил он. — Я вижу, что вы сомневаетесь не в себе, а во мне — это мне легче. Благодарю вас, мисс Оуэн. Я не требую от вас залога, но, умоляю вас, примите его от меня. Я не смею предложить вам кольцо — это всем сейчас бросится в глаза. Но вот листик травки, который я обматываю вокруг вашего пальца. Сохраните его, и если через год вы мне его не отошлете назад — я вернусь опять, даю вам слово.
В эту минуту Нувиль показался недалеко от нас, и он успел только шепнуть мне:
— Я ухожу. Я не в состоянии играть что-нибудь сегодня вечером — на сердце у меня слишком тяжело и слишком радостно. Скажите Нувилю, что у меня болит голова, и чтобы он извинил меня перед вашим отцом. Он знает, что я вас люблю; он объяснит мое бегство. Он будет играть для вашего отца, а ваша сестра будет избавлена от скуки меня слушать. Прощайте, Сара, прощайте, моя невеста. Через год, в этот день, где бы вы ни были, вы меня увидите.
Мы были в самом конце парка. Он быстро перескочил через забор и исчез в направлении Ревена.
Нувиль, увидев меня одну, не выказал никакого удивления.
— Он ушел? — спросил он меня. — Стало быть, голова у него сильно разболелась?
— Почем вы знаете, что у него болит голова?
— Он мне сказал, что чувствует приближение мигрени. Не хотите ли опереться на мою руку, мисс Оуэн? Мы будем говорить о нем. Не правда ли, вы его любите? Вы не решаетесь в этом сознаться? Надеюсь, что с ним вы были храбрее, и что он ушел от вас не с отчаянием в сердце.
Моя английская чопорность, рассеянная обаянием первой любви, снова попыталась взять верх.
— Если бы я даже действительно успела уже полюбить его, — отвечала я, — неужели вы одобрили бы меня, если бы я так скоро ему в этом созналась?
— Без сомнения, — отвечал он, не задумываясь. — Я бы за это стал уважать вас еще больше, чем теперь. Чего вы еще можете требовать от человека? Он соединяет великие и блистательные качества с теми свойствами, которые дают счастье в интимной домашней жизни. Из-за чего вам еще колебаться, я решительно не понимаю.
— Соединение стольких достоинств дает законное право на счастье. Я в самой себе не уверена, клянусь вам, и вы должны меня понять, так как этот же недостаток уверенности в самом себе так долго становился поперек вашей собственной жизни.
— Да, я понимаю вас. Но Абель явился в моей жизни, как лучезарное светило, и согрел меня своими лучами. Он вдохнул в меня уверенность в самом себе. Возможно ли, чтобы он не успел с вами в том, в чем он успел со мной, если только вы не будете с предвзятым намерением сопротивляться его влиянию?
— Нет, — отвечала я, — я не сопротивляюсь, я не могу долее сопротивляться, потому что я чувствую, что люблю его, и что если бы я и должна была его забыть, это было бы свыше моих сил.
— Давно бы так! — воскликнул Нувиль, пожимая мне руку. — Вот это славное, от души сказанное слово! Не берите его назад, вы всю жизнь будете жалеть об этом.
В гостиной мы застали моего отца одного. Он казался печальным, и я за него перепугалась. Я пристала к нему с расспросами, что такое произошло.
— Да ничего особенного, — отвечал он вполголоса. — Маленькая неприятность, какие бывают сплошь и рядом. Характер твоей сестры… Я счел необходимым поговорить с ней серьезно… Ну, да будет об этом, — заключил он громко. — Послушаем-ка лучше музыку. Куда же девался Абель?
Ему объяснили уход Абеля. Он не слишком-то поверил его головной боли и стал расспрашивать нас, не обиделся ли он на шутки Ады. Нувиль успокоил его на этот счет и в утешение сыграл ему прелестные вещи, после чего распростился с нами и отправился к своему другу в Ревен.
Для меня невозможно было иметь какую-нибудь тайну от отца. Я решилась открыть ему свою душу с полной искренностью. Но все мои планы будущего были связаны с теми сторонами моего прошлого, которые я до сих пор хранила от него в строгой тайне. Я должна была начать с рассказа о поведении де Ремонвиля и о том, как я поступила в отношении него. Открытие это было очень чувствительным ударом для бедного моего отца.
— Несчастная Ада! — воскликнул он со слезами на глазах. — Это моя слабость ее погубила. Я слишком легко поддаюсь ослеплению. Теперь я понимаю то странное расположение духа, за которое я бранил ее сегодня вечером, и в котором мне никого не следовало бы обвинять, кроме самого себя.
Я несколько утешила его, заверив его самым положительным образом, что Ада ничего не подозревает, и спросила, какого рода объяснение происходило у него с ней. Он рассказал мне, что пожурил ее за ее навязчиво-шаловливые выходки, которые сильно смахивали, по его мнению, на кокетничанье с Абелем. На это она обиделась и отвечала ему, что Абель — не более как фат, становящийся на ходули, окруженный корыстными поклонниками вроде Нувиля, что он совсем взбалмошный человек, и окончательно спятит, если его время от времени не окачивать холодной водой, как она пыталась это сделать.