И, говоря это, и много еще других несправедливых и безумных речей, моя бедная Ада заливалась слезами. Она разбила свой черепаховый гребень, швырнув его на туалет и, вся покрытая своими чудными золотистыми волосами, бросилась ко мне на шею, клятвенно меня заверяя, что если я выйду замуж, она убьет себя или сойдет сума.
Когда мне кое-как удалось успокоить ее, объявив, что де Ремонвиль мне не нравится, и что я твердо решилась отказать ему, она продолжала:
— На этот раз я, положим, тебе верю, хотя ты и не то говорила отцу. Но верно то, что как только ты встретишь того проклятого жениха, о котором ты мечтаешь, ты перестанешь меня любить. Ты так усердно оправдывала забвение и равнодушие Мэри, что я очень ясно видела в тебе желание поступить так же, как она. Не притворяйся, пожалуйста, это бесполезно: я чувствую это желание во всех твоих словах, и еще более в твоем молчании.
В это время мне только что исполнилось девятнадцать лет, и я солгала бы, если бы поклялась, что с некоторых пор, особенно со времени твоего замужества, не мечтала о замужестве и для самой себя. Когда ты мне описывала радость при рождении твоего первого ребенка, когда ты говорила о сладостных ожиданиях своей второй беременности, я каждый раз чувствовала, что сердце мое начинает биться при мысли, что и я когда-нибудь буду держать на руках маленького ребеночка, живой портрет любимого и уважаемого мужа. Я не предавалась праздному удовольствию создавать в воображении образ этого мужа; мне не грезились черты его лица, не мерещился звук его голоса, но я носила его в душе своей, как святую истину. Я вспоминала любовь нашего отца к бедной нашей матери, и не имела другого идеала, кроме того сильного, кроткого и умного человека, каким отец мой являлся во всех воспоминаниях моего девичества и молодости. Я молила у Бога встретить такого же мужа для себя, какого Он дал моей матери.
Итак, когда моя молоденькая сестренка пристала ко мне, чтобы я сказала ей, думаю ли я выйти замуж или нет, я не колеблясь отвечала ей, что не раз серьезно задумывалась о браке. Но к этому я с полной искренностью могла добавить, что ни разу еще не встречала человека, который внушил бы мне достаточно доверия, и что я не горела особенно сильным желанием его встретить, так как настоящая жизнь моя, спокойная и счастливая, вполне удовлетворяла меня.
Чтобы утешить ее, я должна была обещать ей вещь довольно смешную, а именно: что не полюблю никого без ее согласия, — и чтобы не нарушить клятвы, я дала себе слово, что буду сопротивляться всякому зарождающемуся чувству, пока мое взбалмошное дитятко не образумится или сама в кого-нибудь не влюбится.
Увы, я и не подозревала, что зло, — потому что это действительно было зло — уже сделано. Она любила, сама того не подозревая, господина де Ремонвиля. Он был недурен собой, одевался по последней моде и обладал тем особым умом, который так ценят в свете, — то есть, был резок, парадоксален, никогда не лез за ответом в карман. В спорах он больше брал насмешкой, и выказывал какую-то смесь высокомерия и приторности в том, что он считал торжеством своих идей. Прошло несколько недель, прежде чем я заметила любовь к нему сестры. Мы принимали по четвергам, и господин де Ремонвиль продолжал предлагать нам свое сердце. Я говорю нам, потому что трудно было решить, к которой из двух сестер он обращается со своим ухаживанием. Мне сдается, что ухаживание это всего более относилось к приданому. Он, по-видимому, не замечал ни моей антипатии, ни симпатии Ады. Он ждал, чтобы которая-нибудь из нас попалась в западню, которую он пытался расставить обеим.
Отец мой, который судил о нем снисходительнее, чем я, не стал, однако, меня порицать, когда я в присутствии сестры объявила, что имею о нем не особенно хорошее мнение.
— Быть может, ты и ошибаешься, — заметил он мне. — Ну, да все равно. Я не имею ни малейшего намерения посягать на твою умственную самостоятельность, и больше ты об этот молодом человеке от меня не услышишь. Завтра же я ему дам понять, что он должен отказаться от всяких видов на тебя.
— Но неужели же из-за этого мы должны перестать видеться с ним? — воскликнула моя сестра.
— Я полагаю, — отвечал мой отец, — что, узнав свою участь, он сам удалится.
— А я, так напротив, — воскликнула Ада, и глаза ее загорелись, — полагаю, что этого не будет.
Я вообразила, что она считает его страстно влюбленным в меня и старалась ее разуверить в этом. Но, к великому моему изумлению, она принялась хохотать и уверять, что я напрасно думаю, будто страсть, внушенная мною господину де Ремонвилю, так сильна, — что он от нее, наверное, не умрет. На другой день он явился более блестящий, чем когда-либо и, по-видимому, домогался успеха еще с большим ожесточением, чем прежде.