— Да, — смеясь, отвечал отец, — ты точно хотела сказать всем этим бедным барыням: смотрите-ка, как эти вещи делаются в Париже. Впрочем, тебе бы следовало сделать оговорку в твоих насмешливых отзывах. Ведь там были и не одни провинциалки.
— Это правда. Там была старая леди Госборн с m-lle д’Ортоза. Они приехали только во второй половине концерта, что, по-моему, уж чересчур по-столичному.
И моя сестра дала волю своему язычку насчет этих дам.
Леди Госборн и ее сын, Ричард, жили в своем замке Франбуа недалеко от нас. Наше знакомство с ними ограничилось обменом церемонных визитов. Наш скромный образ жизни шел слишком вразрез с роскошью и шумом, господствовавшими в Франбуа. Леди Госборн произвела на меня впечатление доброй женщины, и только, но Ада находила ее безобразной (она действительно была некрасива) и донельзя смешной (одеваться она, точно, не умела со вкусом).
Что касается m-lle д’Ортоза, то это была личность совсем иного закала. Красавица собой, она своими туалетами могла служить образцом для самых отъявленных щеголих. Она была родом из знатного семейства, но бедна, и последние два-три года проводила лето у леди Госборн. Во всей окрестности она обращала на себя внимание умом, красотой и независимостью своего нрава; ее считали эксцентричной, а это в провинции составляет немаловажное обвинение. Про нее много говорили и дурного, и хорошего. Одни уверяли, что она в связи с молодым лордом; другие — что все блистательные посетители, наезжавшие в Франбуа — ее любовники; третьи, наконец, были того мнения, что за ней хоть и водится грешок кокетства, но что поведение ее, в сущности, безукоризненно. Бедные не могли нахвалиться ее щедростью.
Я не имела никакого определенного мнения на ее счет, но сестра моя произносила над ней свой приговор очень решительно, и сквозь злословие, которым дышали ее отзывы, проглядывало пламенное любопытство.
— Ну что вы скажете, — обратилась она к нам, — о девушке, которая рыщет со всеми шалопаями, которые съезжаются в Франбуа со всех четырех сторон света? Я допускаю, что при всем том она может оставаться честной девушкой, но чтобы находить удовольствие в обществе стольких вертопрахов, нужно самой иметь уж очень мало мозга в голове.
— Однако, как эта m-lle д’Ортоза интересует тебя, — заметил мой отец. — Право, можно подумать, что ее победы не дают покоя моей бедной Аде.
— Мне? Ничуть не бывало! Я и думаю-то в эту минуту не о ней, а о наших двух артистах. Надо непременно, милый папа, пригласить их еще раз к обеду. Напишите-ка им, чтобы они на пути в Брюссель еще раз заехали к нам. Уверяю вас, что теперь музыка их доставит мне громадное удовольствие.
Отец мой отвечал, что они и без того обещали у нас побывать, и что новое приглашение с его стороны будет отзываться навязчивостью. На это Ада отвечала, что она напишет сама. Отец мой пожал только плечами, думая, что она не сделает того, что говорит. Но она-таки написала Абелю, от имени отца и от моего, приглашая его к обеду на следующий день. Она отправила письмо и сказала нам о нем лишь тогда, когда уже поздно было поправить дело.
На другой день, хотя никакого ответа на ее письмо не последовало, она целое утро прохлопотала, приготовляя себе к обеду очаровательный туалет. Часам к пяти она увела меня в сад, выразив полную уверенность, что гости наши сейчас приедут.
Действительно, на дороге, идущей вдоль берега реки, показалась наемная карета. Вскоре карета эта въехала в парк, но вышел из нее не Абель со своим другом, а зять мой, де Ремонвиль.
Приезд де Ремонвиля не произвел на меня ровно никакого впечатления, но я заметила, что он очень неприятен моей сестре. Она сначала покраснела, потом побледнела, закусила губу в кровь и встретила мужа с ледяной холодностью. Де Ремонвиля это, по-видимому, нисколько не удивило и не опечалило. Лицо его поразило меня еще более самоуверенным и нахальным выражением, чем обыкновенно. Поздоровавшись с нашим отцом, он отправился в свою комнату и позвал с собой жену.
Когда они снова вернулись вниз к обеду, я заметила, что Ада переоделась в очень простенькое платье, и мне показалось, что глаза у нее заплаканы. Абель и Нувиль, между тем, только что приехали. Мой зять с какой-то аффектацией стал величать Абеля «почтеннейший» и с покровительственным видом протянул ему руку, которую тот сделал вид, что не замечает.