Когда папы по разным причинам не было дома, именно мама помогала мне в моих важных мальчишеских делах. Мы с ней даже велосипед вместе чинили. Конечно, у меня был старший брат, но отношения между нами дружескими не были никогда, так что мама со мной то гайки крутила, то цепи надевала. Вообще довольно долго первое, что я делал, проснувшись, – это звал маму. Помню, как мы приезжали к кому-то в гости, и мое: «Ма-а-ам!» – вызывало смех у друзей и родственников. Никто не понимал, зачем я ее зову, да я и сам не понимал. Может быть, мне надо было удостовериться, что она рядом? Не знаю.
Маме регулярно доставалось из-за меня. Все-таки я был тем еще хулиганом, когда подрос, то ее вызывали за мои проделки в школу, то к ней прибегали со скандалом соседи. Был забавный случай. К нам домой пришла какая-то соседка и минут 10 орала на мою маму, какой у нее плохой сын и как он куда-то увел ее отпрыска и там что-то случилось. Мама ее слушала выдержанно и спокойно и, когда в крике появилась пауза, сказала, что вообще ее сын Максим уже недели две как в спортивном лагере, так что стоит извиниться за обвинения.
Тогда я и правда был не виноват, но соседка прибежала к моей маме не просто так, я не был идеальным подростком, и априори любое из ряда вон выходящее происшествие во дворе и школе связывали со мной. Иногда, как в этом случае, совершенно напрасно, чаще всего я и правда был виноват. Мама ругала, но только один на один.
Несмотря на то, что жили мы не богато и еды в то время у нас было не так много, если я заваливался с катка в перерыве между тренировками домой с приятелями – теми, кто жил в общагах, – она умудрялась накормить нас всех. Голодных парней после бесконечных прокатов! Я только сейчас могу представить, как сложно это было в то время. До сих пор не понимаю, из какого топора она делала те каши, но парни ее обожали.
По ночам она шила для меня костюмы для выступлений – их тоже невозможно было нигде купить. Она искала материал, ездила за ним даже в соседние города, если вдруг там что-то «выбрасывали» на прилавки, заказывала знакомым, которые ехали за границу, потом сама кроила и шила. Мой первый и непревзойденный дизайнер! Экипировку тоже искала она. В стране ничего не было, и даже коньки приходилось слезно просить привезти знакомых из-за границы.
Правда, если я заикался о том, чтобы перейти в другой вид спорта, мама первая была против. Категорически. Особенно против командных. Я недавно спросил ее почему. Она объяснила это тем, что я любил компании, собирал их вокруг себя все время, а в Перми это было чревато последствиями. В компаниях всегда находился кто-то, из-за кого они превращались в шайку. Мама очень боялась, что с моим характером я попаду в куда более неприятные ситуации, чем вызов в школу и скандал соседей.
Родители мамы жили недалеко. В отличие от папиных, они были обычными рабочими – Анна Александровна и Иван Андреевич. Мама выросла в частном доме, в очень большой семье, в микрорайоне Южный в Перми. Южный и Южный-2 – это частные одноэтажные дома. Дедушка по маминой линии умер рано, мне было лет 6, я только пошел в школу. Бабушка Аня запомнилась мне хорошо: мы играли в ее яблоневом саду, бабуля делала вкуснейшие пирожки с мясом – посекунчики. Это знаменитейшие пермские пирожки, сочные, которые кусаешь, и из них льется сок. Как-то в Пермь приезжал футболист Саша Кержаков, я его спрашиваю: «На поле-то выйдешь?» – «Нет, посекунчиков прилетел поесть». Посмеялись.
У бабушки было 5 детей, и, естественно, у всех жены, мужья, дети. Вот, помню, все мы собирались, макали эти посекунчики в разведенный уксус и ели. Одно из самых приятных воспоминаний… У бабушки Ани был сахарный диабет. Однажды я случайно к ней приехал один – просто подвез приятель. Зашел в дом, а она лежит бледная, почти не дышит. Я страшно перепугался и побежал домой. Расстояние было очень большим для ребенка: я кое-как напросился в автобус – денег у меня не было, пробежал огромную дамбу, лог, запыхавшись, влетел домой и начал звонить матери. «Скорая» успела вовремя. Бабушку спасли, но ногу ей пришлось отнять. Эта же болезнь и забрала ее позже.
Бабушка ушла, когда я был уже в Питере, в 2000 году. Мы не попрощались: самолет был для меня очень дорог, а на поезде ехать двое суток. Это было вообще страшно: близкие мне люди уходили, а я не мог их проводить. В 2007 году не стало бабушки Оли. В 2010 году, как раз перед тем, как я встал в пару с Таней, умер дед Степан, а в 2013 году со страшной закономерностью для Траньковых в три года умер мой отец Леонид… Я никого из них не похоронил, кроме отца, и очень переживал, что не попрощался, не сказал каких-то последних слов. Ни одной из бабушек, ни дедушке. Фигурное катание, которому я столько отдал и которому столько отдали они, не отпустило меня к ним.