Еще одна особенность нашей идентификации — это проблема созвучия. В подтверждение возможности этой проблемы можно привести пример расшифровки Юрием Кнорозовым рукописей майя. Нас здесь интересуют не достоверность или недостоверность его расшифровки, а совсем другое: гениальная догадка Кнорозова состояла в том, что он обратил внимание на человеческие качества писца и диктовавшего ему инквизитора. Писец трансформировал услышанное в понятную ему форму изложения. Но эта трансформация исказила суть сказанного. То же самое и в нашем случае. Чтобы выяснить истинный смысл изложенного, мы будем пользоваться любой возможностью, даже интонациями, которые нельзя не уловить в подтексте того или иного стиха евангелий, и постараемся как можно точнее воспроизвести картину тех далеких событий.
По-видимому, наше обращение к расшифровке рукописей майя носит слишком абстрактный характер. Мы могли бы сослаться на многочисленные интерпретации и комментарии текстов Ветхого Завета, где дискутируются вопросы о дубликате, возникающих при переписывании текстов, о повторениях книжников, об особенностях и возможных искажениях текстов, возникающих при переводах. Обратимся к более поздним текстам.
Речь идет о Евангелии от Псевдо-Матфея, где в главе 14 младенец Иисус представляется нам лежащим в яслях «меж двух животных» — волом и ослом, стоявших в стойле, как гласит легенда. На деле же речь идет о банальном промахе переводчика одного места у «малого» пророка Аввакума из греческого текста Септуагинты (3:2), где мы читаем, что будущий спаситель Израиля заявит о себе меж двух эпох, т. е. в наше время, в наши дни: для родительного падежа множественного числа слов «животное» и «эпоха» греческий язык имеет одну форму. В латинском же переводе это место передано как «среди двух животных»[3].
Писания или тексты, вошедшие в Новый Завет, восходят не ранее чем к IV в., Мураториев канон датируют последними десятилетиями II в. Естественно, что многочисленные тексты, циркулировавшие в раннехристианских общинах, создаваемые и передаваемые на основе устных традиций, переписываемые многократно, разнились между собой. Об этом, к примеру, свидетельствует Цельс: «(Неудивительно поэтому, что) некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения»[4].
Не признавать возможность неточностей либо канонизировать тексты Нового Завета было бы безусловной ошибкой. Такая позиция заводит любое объективное исследование в тупик, лишая его всякой логики. В то же время осмысление и корректировку канонических текстов необходимо проводить с величайшей осторожностью, поскольку очень легко «с водой выплеснуть и ребенка».
«Критиканство» текстов без должных доказательств создает иллюзию объективности и вседозволенности, оставляя впечатление полной безнадежности какого-либо интеллектуального прорыва через две тысячи лет.
По существу, мы вступаем на путь между Сциллой и Харибдой: «полная канонизация» — «абсолютное отрицание». При благожелательном подходе краткость или вековая «шероховатость текста» может быть легко интерпретирована «без покушений на устои» и отреставрированная фраза предстанет перед нами во всей своей первозданной красе и информативности. В качестве иллюстрации рассмотрим небольшой эпизод въезда Иисуса в Иерусалим. Анализ этой ситуации очень поучителен.
4