С таким человеком она познакомилась в момент, менее всего подходящий для выражения чувств, а другой возможности не представилось, потому что его серьёзно ранили, а в каком госпитале искать, она не знала. Так было до этого дня, когда сильнейший западный ветер взбудоражил город.
Инженер, вернувшийся с войны, остался верен своей Наташе, и она согласилась стать его женой, получила мужа без недостатков: неплохо зарабатывает, не пьёт, не курит, не засматривается на других женщин, признаёт её право задерживаться на работе и собирать у себя компании друзей. Подозревал её супруг, милый, стеснительный человек, что Наташа - это подарок, который ему не по заслугам.
В этот вечер или на следующий день он должен был вернуться из Мурманска, где шли испытания "изделия", с которым работал.
Предупреждение о затопленных открытых люках Наташа собиралась написать мелом в двух местах: на двери парадной, через которую люди проходили во внутреннее пространство дома и на стене рядом с воротами, через них можно было попасть во двор с переулка.
По краю двора, где пока было сухо, женщина прошла к воротам и истратила половину кусочка мела на царапанье крупными буквами по отколовшейся местами штукатурке, потом вернулась к парадной. Там, спиной к ней, лицом на улицу, стоял мужчина, наблюдая буйство стихии, не решаясь ступить в поток. Высокий, плотный, в сером плаще и тёмной шляпе, он плечом прислонился к открытой двери, на которой Наташа собиралась писать.
- Простите, - обратилась она.
Ветер издевался над улицей, гудели грузовики, перекликались и вскрикивали, прыгающие по тротуару, люди, человек её не услышал.
Тогда, дотронувшись до его плеча, она произнесла своё фирменное: "Алл- л-оу", обычно оно не оставалось незамеченным.
Плечи вздрогнули, мужчина замер на секунду, потом обернулся.
Наташа не могла справиться с изумлением, дыхание прервалось. Кожа на его лице стала суше, появились морщины вокруг глаз. Но это был он, живой.
В октябре сорок первого, четырнадцать лет назад, она, преподаватель института, ощутившая уже на себе голод и бомбёжки в Ленинграде, прибыла на зенитную батарею для прохождения службы телефонисткой, готовая пожертвовать жизнью ради победы. Там служили молоденькие девушки, а командовали ими два дремучих малообразованных парня. Обычные слова звучали на батарее редко, в основном, это был мат.
Наташа не запомнила званий командиров. Оба мужчины были небольшого роста, один из них, главный, выглядел настолько невзрачным, что она не только теперь, но и тогда не опознала бы его среди нескольких человек, лицо будто бы смазано, ни одной характерной черты, а второй, напротив, имел большой крючковатый нос, светлые вьющиеся волосы и серые глаза с недобрым прищуром. Его фамилию женщина не забыла и не забудет: Касьян.
В рязанской деревне, откуда переехали в город родители Наташи, матюгами изъяснялись только пьяницы и опустившийся сброд, не посещавший церковь. Батюшка не позволял грязно выражаться, называя это богоотступничеством. Папа и мама, верующие люди, каждое бранное слово воспринимали не просто, как крепкое ругательство, а будто бы произносивший, и на самом деле, желает того, о чём говорит, так они воспитали детей.
Наташа привыкла уважать людей, с которыми общалась, и себя тоже. Преподаватель древнерусского искусства, по возрасту старшая, она ощутила себя представителем культуры в небольшом коллективе и взбрело ей в голову, что должна пресечь хамство грубых мужиков, которое вынуждены терпеть молоденькие зенитчицы.
"Прекратите сквернословие, - громко красивым голосом, как в аудитории, произнесла, когда шеренга готовилась к построению, - ни война, ни люди не дали вам право оскорблять женщин, они - будущие жёны и матери ваших детей!"
Командир, фамилию которого Наташа забыла, подавился бранным словом, крякнул, кашлянул, и начал оторопело составлять приказание, подбирая слова, получилось очень длинно, это удивило Наташу, а Касьян, стоявший сбоку, посмотрел на неё зло.
Оказалось, что и девушки недовольны. Какое-то равновесие в небольшом коллективе нарушила Наташа, а какое, и сама не поняла.
В избе, где проживал женский контингент, все отодвинулись от неё.
"Теперь тебя расстреляют за невыполнение команды во время войны! Нашла время спорить, и у нас из-за тебя будут неприятности, уж кто-нибудь обязательно донесёт".
Наташа испугалась:
"Они правы, куда я полезла, не разобравшись, или забыла, что случилось с Сейфулом?
А, когда ложилась спать, подумала, потому, что изменить ничего уже было нельзя:
"И пусть расстреляют, а оскорблять себя не позволю".
Командиры ходили мрачные, изъяснялись косноязычно, неделя прошла, появилась надежда, что "выступление" останется без последствий. Девочки ей казались простыми, честными, трудно было представить, что кто-то из них способен на донос.