Она очень любила лошадей и знала всех, бывших у них на конюшнях.
«Это не наши кони, — с изумлением думала она, — я их хорошо разглядела. И потом, сколько их! Как много! Что все это значит!?»
Ей стало так тяжело, так тоскливо.
«Вот… начинается! — подумала она. — Тут тайна какая-то и все это неспроста!»
Но как же узнать ей, что это значит?! Спросить мужа, спросить прислугу; но, ведь, если это тайна, никто ничего не скажет… скроют истину, только будут следить за нею, только помешают ей добраться до правды. Нет, она ни у кого ничего не спросит. Она ни слова не скажет мужу ни про коней этих, ни про подземную галерею. Она только будет наблюдать, будет искать…
VIII
Она решилась молчать и осторожно следить, а между тем за нею самой уже следили. Но это был не муж и не приставленный им шпион.
В то время, как она, счастливая и отуманенная первой страстной любовью, приехала в Высокое и увидала своих маленьких пасынков, она заметила в числе их нянек старушку, которую называли Петровной. Обратила она на нее внимание потому, что эта Петровна была очень стара, очень безобразна и в то же время в ее сморщенном, обвисшем лице светилось присутствие чего-то особенного. Маленькие черные глаза, несмотря на дряхлость и, вероятно, очень большие годы старухи, глядели так зорко, так живо и останавливались на молодой новой хозяйке с пытливым вопросом.
Старушка постоянно жевала беззубым ртом и что-то шептала сама с собою. Но что — разобрать было невозможно. При этом Ганнуся заметила, что Петровна особенно нежно обращается с детьми и что дети ее любят более чем других нянек.
Через месяц-другой вдруг оказалось, что Петровны уже нет в детских комнатах.
— Где она? — спросила Ганнуся.
Ей ответили, что Петровна захворала.
Она стала о ней наведываться. Петровна выздоровела, а все же ее нет в детских. Графиня спросила мужа, отчего нет Петровны. Он ответил, что она очень стара, что ей пора на покой.
Она не стала больше расспрашивать и скоро почти забыла Петровну: не до того ей тогда было.
Между тем, старушка время от времени попадалась ей на глаза в каком-нибудь дальнем коридоре огромного дома или во дворе.
— Как поживаешь, Петровна, здорова ли? — ласково спрашивала она.
Старушка низко кланялась, жевала губами и шамкала.
— Спасибо, сударыня, спасибо на ласковом слове, живу вот, таскаю ноги, жду не дождусь, когда Господь приберет меня…
— И, что ты, полно, зачем умирать, поживешь еще! — с тихой улыбкой говорила Ганнуся и проходила мимо.
А старушка долго еще стояла на месте, глядела ей вслед своими черными, живыми глазками, — все с тем же вопросительным выражением, и шептала что-то бледными, сморщенными губами.
В самое последнее время Ганнуся почему-то все чаще и чаще встречалась с Петровной. Не раз замечала она ее и в парке, во время своих уединенных прогулок: бродит себе старушка, шепчет, жует, поглядывает. И вот уже несколько раз показалось графине, что старушка как-будто даже ей что-то сказать хочет.
— Не надо ли тебе чего, Петровна? не обидел ли тебя кто? — как-то спросила она ее. — Скажи, не бойся.
— Нет, сударыня, нет. Кто меня обидит, чего мне, старой, нужно, — ничего не нужно!
А сама глядит пристально и вопросительно.
Даже жутко стало Ганнусе, и она начала избегать встреч с нею. А та как нарочно чуть не каждый день на глаза попадается.
Вот и теперь, в то время как Ганнуся, смущенная и тоскливая, спешила от каменной беседки вдоль по ярко озаренной луною аллее, из темноты древесных веток мелькнула и стала перед нею эта странная старушка. Она даже вздрогнула от неожиданности и испуга, и чуть не вскрикнула.
Старушка остановилась, низко кланяется, а потом взяла да и пошла рядом с нею. Та спешит, а за нею и старушка поспевает.
— Чего тебе надо, Петровна? Зачем не спишь, — уж поздно.
А голос дрожит: что-то она ответит, неспроста, неспроста это!
— Слышала лошадок, сударушка? — прошамкала вдруг старуха.
— Слышала, — упавшим голосом ответила Ганнуся.
— Подземные лошадки, из-под земли выходят!!
— Петровна, ради Бога, ты знаешь что-нибудь!.. скажи мне все, что знаешь… Какие это лошади, откуда? Откуда это идет этот подземный ход? как пройти туда? Я не знала, что у нас под домом ход сделан…
— Сударушка, бесталанная ты моя, мало ли ты чего не знаешь, что у нас тут есть и что у нас делается!
Ганнуся схватилась за сердце: так оно у нее стучалось.
«Ну вот, вот тайна открывается!»
Ужас охватил ее, а Петровна продолжала:
— Пора узнать, пора узнать, пришло время… все расскажу, все покажу… потерпи малость…