— Что это? Точь-в-точь ваши вьющиеся волосы. — Они самые и есть. Шляпа на них не лезла, да и выдали бы меня с головой. Даже у нас, где у многих хорошие волосы, мои косы до полу всех удивляли. Вот я их и отрезала, — спокойно ответила Наль.
— И вам не жаль было лишать себя такой исключительной красоты?
— Ах, Дория. Красота — это такое растяжимое понятие. До сегодняшнего дня я думала, что мой муж красивее всех на свете. А сегодня поняла, что красота может быть ещё и божественно прекрасна.
— Да, — засмеялась Дория, — я согласна, что вы божественно прекрасны, и никская богиня Олимпа вам не страшна. Но разрешите мне причесать вас по моде, а то мы гонг пропустим.
Уложив волосы Наль большим узлом на затылке, спустив по бокам небольшие локоны, Дория укрепила причёску жёлтым черепаховым гребнем и такими же шпильками, отделанными мелкими бриллиантами Наль стала выбирать платья.
— У нас надевают много халатов, один на другой. А как по вашему обычаю, нельзя ли надеть все платья сразу? Они так прекрасны.
— Нет, никак нельзя, — смеясь, разводила руками Дория. — Надо решиться на что-нибудь одно.
— Как жаль, — так серьёзно сказала Наль, что Дория снова покатилась со смеху. Наль вторила ей и, наконец, надела золотистого мягкого шёлка платье, отделанное у шеи и рукавов кружевом. Тонкая, высокая шея, выступающая из едва открытого ворота, короткие рукава, — всё изменяло Наль до неузнаваемости.
— Я вижу, вернее слышу, что вы превесело одеваетесь. Можно войти? — услышала Наль голос Николая.
— Ах, нет, никак, — закрывая обнажённую шею и ища, чем бы прикрыть голые руки и обтянутое платьем тело, вскрикнула Наль.
— Как нельзя? Да ведь вы совершенно готовы, — удивился Николай, видя свою жену в полном туалете.
Наль, закрывая всё так же шею, с полными слёз глазами стояла перед ним.
— Что случилось, Наль? Кто вас обидел? В чём дело? Я только хотел сказать, как вы необычайно хороши в этом платье, но ваши слёзы расстроили меня. Я даже забыл, зачем пришёл.
— Ну, уж я понял, что без меня здесь не обойдётся. И чтобы первый завтрак прошёл весело, явился сам вести тебя в столовую, дочь моя, — сказал Флорентиец. — Тебе неудобно и неловко в доме отца, а им ты меня признала, в обществе мужа, которого любишь, находиться с открытой шеей и руками? Это предрассудок, дитя. Брось его. К чистой женщине, к её чистым мыслям не могут прилипнуть ничьи грязные взгляды и мысли. Тебе придется бывать с открытыми плечами среди большой толпы. Привыкай и помни одно: атмосфера чистоты невыносима для зла. Оно бежит её. Надо иметь в самой себе что-то злое, чтобы зло могло коснуться тебя.
Он взял из рук Николая футляр, открыл его и вынул два крупных камня грушевидной формы, зелёный и бриллиант, на тонкой цепочке из таких же, только мелких камней.
— Позволь мне надеть тебе на шею эти камни. Белый дарит тебе твой дядя Али — это камень силы. Зелёный даю тебе я — это камень такта и обаяния, камень чистоты и умения приспособиться ко всем обстоятельствам жизни.
Он надел на шею Наль цепочку, и камни заиграли на белых кружевах. Наль подняла свои огромные глаза и улыбнулась. Рядом с величественным Флорентийцем, на прекрасном лице которого лежал безмятежный мир, она была похожа на ребёнка.
— Возьми мою руку, как обучил тебя Николай, и пойдём в мою комнату. Там ты встретишь двух моих друзей. Не растеряйся, если они поцелуют тебе руку. А за столом мы с Николаем постараемся показать тебе фокусы моды и этикета, называемые воспитанием, так, чтобы кроме тебя одной этого никто не заметил.
Сойдя с лестницы, Флорентиец ввёл Наль в свою зелёную комнату.
— Как прекрасно здесь! Какой балкон! Сколько книг, почти столько, что и у Николая.
— Гораздо больше. Здесь, в глубине дома, одна из лучших частных библиотек, Наль, — сказал Николай жене.
Раздался стук в дверь, и друг за другом вошли в комнату двое мужчин, которых хозяин сердечно приветствовал и, взяв обоих под руки, подвёл к Наль.
— Позволь тебе представить, Наль, моих друзей. Это — лорд Мильдрей, а это просто индус, студент Оксфордского университета, Сандра Сантанаида. Для тебя просто Сандра. Он ещё мальчишка и, наверное, будет играть с тобой в куклы. Моя дочь, — закончил Флорентиец.
Лорд Мильдрей, на вид лет под тридцать, плотный, серьёзный, с большими, добрыми и проницательными глазами, приветливо улыбался. Низко склонившись, он почтительно поцеловал руку Наль, подал ей две розы и молча отошёл. Он был, видимо, поражен красотой Наль и тем, что у Флорентийца оказалась дочь, чего раньше он не знал.
Сандра, смуглый, с живыми, блестящими, чёрными как уголь глазами, напомнившими Наль об Али, не мог сдержать смеха при упоминании о куклах. И зубы на его смуглом лице сверкали точно мраморные.
— Простите, графиня, но ваш отец заставил меня разом забыть о приличиях, которым так долго и терпеливо обучает меня мой друг, лорд Мильдрей. Будьте великодушны к оксфордскому отшельнику, не так давно приехавшему из Индии, и для первого раза — простите. — И Сандра поцеловал протянутую руку так сердечно, что Наль почувствовала себя очень просто.
Гонг ударил вторично. Флорентиец подошёл к Наль и повёл её к столу. Стараясь держаться как можно увереннее, Наль всё же не могла скрыть изумления, войдя в столовую, высокие стены и потолок которой были из резного, тёмного дерева. Флорентиец подвёл Наль к длинному столу и посадил её на место хозяйки. Поклонившись Наль, он занял место по правую её руку, по левую сел Николай, рядом с ним лорд Мильдрей, а Сандра возле Флорентийца.
В первый раз в жизни не только без покрывала в обществе мужчин, но ещё с открытой шеей и руками, Наль чувствовала себя совсем расстроенной. И только сознание, что рядом с ней её верные защитники, которым она добровольно вручила свою судьбу, помогло ей наблюдать, что и как они делали, и учиться жить по-европейски. Она старалась забыть о себе и думать только о них, чтобы поскорее перенять всё и облегчить им их заботы.
— Ну, Сандра, как идут твои уроки воспитания? — услышала она голос Флорентийца. — Из рук вон плохо, — весело ответил индус. — Неужели всё бегаешь по улицам, шагаешь через три ступеньки и не помнишь, из какой рюмки что нужно пить? — О, много хуже, лорд Бенедикт, — ответил Сандра, немало озадачив Наль таким обращением.
Она с удивлением взглянула на Николая, говорившего ей совсем недавно, что у Флорентийца иного имени нет. В глазах Николая засветился юмор, но этот немой вопрос он оставил без ответа.
— Мои таланты по части усвоения галантности приводят в отчаяние моего доброго наставника. Куда бы он меня ни ввёл, я непременно оскандалюсь и уж вторично не рискую являться в тот дом, что немало меня печалит, — со вздохом признался Сандра.
— Зато таланты моего молодого друга в науке поразительны, — вмешался лорд Мильдрей, — он сразу перепрыгнул через два курса и недавно сделал работу, которую профессура признала гениальной.
— Я многим вам обязан, граф, — сказал Сандра, обращаясь к Николаю. — Обе книги, изданные вами под именем капитана Т., как и последняя брошюра о технике и математике, дали моей разработке такой основательный фундамент, что мне стыдно принимать похвалы одному. В предисловии я упомянул источник моего вдохновения — вас. Удивление Наль нарастало. Лёгкое прикосновение руки Флорентийца вернуло её на землю.
— После завтрака я расскажу тебе, Наль, об одном моём молодом друге, имя которого Левушка. И объясню, чем ты мне его напомнила, — тихо сказал Флорентиец, пока между Николаем и Сандрой шёл учёный разговор.
Воспользовавшись минутным молчанием, Флорентиец спросил Сандру:
— Всё же ты мне не объяснил, за что тебя не впускают вторично в приличные дома.
— Ах, лорд Бенедикт, это ведь трагедия. Только что лорд Мильдрей растолковал мне, что дамам надо кланяться издали. Идти за ними осторожно, дабы не оборвать оборки на шлейфе и т. д. Я всё это учел, благополучно довёл даму до места и подал ей чашку чая. Завязал я, по моему разумению, самый светский разговор, но мать нашла беседу мало приличной, подсела ближе, чтобы руководить нами, и подсунула мне под ноги свой несносный шлейф. Ну и, конечно, когда я встал, юбка отскочила от пояса, и было это так смешно, что многие рассмеялись. Виноват ли я, что вся техника её платья заключалась в булавках?