— Вот. Наши говорят, командиру снеси.
Семенов оглядел свои сапоги. На правом надорвано голенище, подошва левого примотана телеграфной проволокой.
— Бери, командир! Буржуйской одежке сносу нет, во какое сукно! А у тебя куртка на ладан дышит, да и сапоги совсем разваливаются…
— Ну, не развалились же, — Семенов вздохнул и покачал головой. — В своем пока похожу. Отдай-ка лучше Федунову, тот вообще в лаптях и драном зипуне.
— А не жирно ему будет?! — возмутился Славкин. — Он в эскадроне с гулькин хрен!
— Отдай, отдай. Я, когда его призывал, говорил, что мы воюем за справедливость. Вот пусть ощутит, так сказать, прочувствует.
Славкин неодобрительно пожал плечами и ушёл, с явным сожалением разглядывая богатые трофеи. Было видно, что он с удовольствием оставил бы их себе.
— Да смотри ж мне, я завтра проверю! — крикнул вслед Семенов.
Подняли тост за скорейшую победу над контрреволюцией.
Подошёл Фома Тимофеевич. Семенов пригласил его к костру. Тот уселся на перевёрнутое корыто, но от мяса отказался: постный день.
— Чудак человек! — усмехнулся Семенов. — Забудь ты эти предрассудки. Новый мир строится. Скоро и попов не станет.
— Куды ж они денутся? — удивился Фома Тимофеевич.
— Сведём за ненадобностью, — развёл руками комэск. — Знаешь, что товарищ Ленин сказал? Религия — опиум для народа!
Мужик в ответ задрал густые брови, пригладил волосы на макушке.
— Эк оно как…
— А ты как думал? Всё, вышло их время. Сколько веков они разводили свои антимонии, пудрили народу мозги, несогласных на кострах сжигали… Хватит. Теперь всё будет по-честному. А всё, что тому мешает — уничтожим. Иначе никак. Тут, брат, мировой поворот.
— Я видел, и ваши лоб крестят…
— Есть еще несознательные, перед боем и после него крестятся, — кивнул Буцанов. — Но мы это искореняем…
— Диалектика! — блеснул мудреным словом Семенов, который окончил курсы красных командиров и исправно посещал все политзанятия. — Надо понимать законы общественного развития! Это тебе не ставень чинить.
— А и ставень починить уметь надо. Сломать-то легко, тут все мастера. Раз — и сломал. Со ставнем-то лучше, чем без него. Вон, всю избу изрешетили. А починять кому?
Сказал явно с намёком, со смыслом — дескать, вы-то пока только ломаете, неизвестно, как оно дальше устроится.
Но комэск не собирался увязать в этом мелкотравчатом мужицком мирке, он хотел вывалить Фоме свою, революционную, правду.
— Э-э-э, нет, товарищ мужик. Сломать тоже нужно уметь. Вот царскую власть сломали — думаешь, легко было? Ты же против кровопийцы не поднялся! Такие, как ты, веками выю гнули и гнули бы дальше. Чуть сытней, чем у других, чуть легче дышать — вот и славно, вот и хорошо! К тому же, ты кулак!
— Почему сразу кулак? Где мои богатства? — мужик обвел рукой пустой двор.
— А такой! У тебя, небось, корова была? Да еще не одна!
— Ну, две… Так у меня семья большая. И молока детям надо, и мяса…
— А почему у других не было? У бедноты!
— Так корова большого труда требует… С раннего утра — доить, выпасать, клещей снимать, лечить, если захворает…
— А беднота, по-твоему, работать не любит?
Фома собирался ответить, но промолчал. Обернулся на своих как бы ненароком — и замолчал.
— Ладно, может, ты и не кулак, а середняк, тогда другое дело, — смягчившись, сказал комэск. — Товарищ Ленин прямо определил курс советской власти: прочно опираться на бедноту, уметь достигать соглашение с середняком, ни на минуту не отказываясь от борьбы с кулаком! Чуешь разницу?
— Конечно, чую, — мрачно сказал Фома. И с хитрецой добавил:
— А что, Ленин это прямо тебе сказал?
— Прямо мне. Ну, и другим товарищам, которые его слушали…
— Во как?! — Фома явно удивился. — Это как же возможно?!
Буцанов похлопал его по плечу.
— Очень просто! Товарищ Семенов был делегатом Восьмого съезда РКПб! Он товарища Ленина и товарища Троцкого вот так, как тебя, видел! Может, даже, ручкался с ними!
Семенов покачал головой.
— Ручкаться не ручкался, врать не буду — повода не было. Но вожди у нас народные, потому народной массы не чурались, в самую гущу делегатов выходили, говорили доверительно, на вопросы отвечали. Так что мог я до каждого рукой дотронуться! И они с трибуны про меня говорили…
Фома недоверчиво крякнул.
— Что, прям по фамилии называли?
— Ну, не по фамилии… У них в головах мысли о трудовом народе всей земли, о мировой революции — разве запомнят еще мою фамилию? По-другому говорили: дескать, на съезд прибыли товарищи прямо с фронтов гражданской войны, многие за героическую борьбу с контрреволюцией награждены орденами… А это как раз про меня!