Мисс спала на полу.
Не помню, как вчера уснула и почему так и не вернулась домой.
Я выскочила за дверь и стремительно побежала до парома. Осознавая критичность ситуации, даже не заскочила за бубликом. Не знаю, чего я боялась больше: того, что мне сильно достанется, или того, что мои родные, как родители в фильме «Один дома», просто не заметили моего отсутствия.
Ответ на оба вопроса я увидела на экране телевизора в зале ожидания при пароме. Телевизор настроили на канал новостей. Звук был выключен, но на экране отражалась моя фотография, на которой я запечатлена в своей красной шапке с помпонами. За фото последовало прошлогоднее видео, сделанное моими однокомандницами по футболу после одного инцидента. Бегущая по экрану строка сообщала: «Разыскивается пропавшая девочка-похитительница-детей».
Глава 5. Дэш
17 декабря, среда
Во вторник, около восьми вечера мне пришло сообщение от Лэнгстона:
«Лили с тобой?»
«Нет», – ответил я.
Тогда он спросил меня:
«Ты знаешь, где она?»
«Нет», – снова ответил я.
Затем написал Лили: «Ты где?»
И получил ответ: «Если бы она взяла с собой мобильный, я что, по-твоему, писал бы тебе?»
Так я узнал, что Лили… пропала.
Если бы дело касалось любого другого подростка, нарушение установленного родителями комендантского часа выглядело бы ерундой. Это же практически обряд посвящения. Но Лили никогда не проявляла ни малейшего подросткового неповиновения, особенно зная то, как сильно будет волноваться дедушка, если она вечером не вернется домой.
Поэтому мы встревожились.
Я обзвонил друзей, но никто ее не видел. Лэнгстон, время от времени дававший знать, как идут их собственные поиски, сказал, что они обзванивают всех своих родственников.
В одиннадцать вечера от Лили все еще не было вестей.
В двенадцать ничего не изменилось.
«Кто такой Эдгар Тибо?» – написал мне Лэнг- стон.
«Придурок», – ответил я. Потом добавил: «А что?»
«Просто подумал: не знает ли он, где она».
«С чего это вдруг?»
«Да так. Ни с чего».
Мне это показалось странным. Я понятия не имел, что Лили продолжает общаться с Эдгаром, а сообщения Лэнгстона как раз это и предполагали.
Я не стал забивать этим голову.
0.30 – вестей нет.
1.00 – вестей нет.
Мне было трудно уснуть. Я дремал и выныривал из сна каждый час, чтобы прочитать сообщения Лэнгстона.
2.00 – вестей нет.
3.00 – полиция уведомлена.
4.00 – обзванивают больницы.
5.00 – вестей нет.
6.00 – зацепка! Статен-Айленд.
6.01 – я написал Лэнгстону: «Едем туда?»
6.01.30 – «Да».
Одеваясь, объясняя сонной маме, почему пропущу сегодня занятия в школе, выходя из квартиры и направляясь к парому, я думал лишь об одном: «Наверное, это я виноват». Хороший бойфренд предотвратит исчезновение своей девушки. Хороший бойфренд не даст своей девушке ни единой причины для исчезновения. Он не устроит на ее рождественской вечеринке пожар. Он поймет, что у нее на душе, даже если она пытается от него закрыться.
«Где ты, Лили?» – билась в голове мысль.
– Это я виноват, – безрадостно сообщил мне Лэнгстон. Он выглядел удрученным, но, кажется, нуждался в этом признании.
– С чего ты это взял? – удивился я.
Несмотря на холод, мы вышли на палубу парома. Тот разрезал воду, удаляясь от причала и отрезая своих пассажиров от города. Мы с Лэнгстоном чувствовали себя так, словно у нас сели батарейки. В Манхэттене сошло много народу, приехавшего на работу в небоскребы, а вот в Статен-Айленд в этот час направлялась всего горстка людей. У нас с Лэнгстоном все будто задом наперед.
Лэнгстон так долго молчал, что я уже начал подумывать, не послышались ли мне его слова, не впал ли я от волнения в состояние бреда, в котором мне чудятся воображаемые разговоры? Но потом он поднял правую руку, показывая золотое кольцо на мизинце.
– Мы с Бенни решили перевести наши отношения на серьезный уровень. Он означает совместное проживание. Что в свою очередь означает переезд из дома, в котором я прожил почти всю свою жизнь. Я вчера сказал об этом Лили, и она тяжело восприняла новость. Я знал, что ей будет нелегко, но надеялся на лучшее. На то, что она поймет. Но куда ей понять?
– Ей не понять, поскольку у нее не такие долгие отношения, как, скажем, у вас с Бенни?
Лэнгстон покачал головой.
– Не все, что я говорю, является упреком тебе, знаешь ли.
– Нет. Но это недоупрек. А когда ты повторишь его четверть часа спустя, то это уже точно будет упреком.