– У вас дома есть лестницы? – спросил доктор Лицо-Кирпичом.
– У меня пятиэтажный особняк. Конечно, есть.
– Еще одно падение он может не пережить. Вы готовы установить в своем доме кресельные подъемники? Подобные нововведения плохо сказываются на старых манхэттенских особняках.
– Я могу подготовить для него комнаты на первом этаже.
– Вы готовы к постоянно проживающей вместе с вами сиделке? Необходимо строжайшим образом следить за его реакцией на антикоагулянты. Судя по синякам на его лице, есть риск микроинсульта. При его состоянии лестницы представляют наибольшую опасность. Я уж молчу про лестницы в пять этажей.
Выражение лица мамы было мрачным, но покорным.
– Мы знали, что этот день придет. Будем смотреть правде в глаза или отворачиваться от нее, рискуя ухудшением его состояния лишь для того, чтобы встать перед тем же выбором несколько месяцев или год спустя?
Умом я понимала, что так будет лучше для дедушки. Но также знала, как ненавистна ему эта мысль, как сильно он будет сопротивляться, и сердце сжималось от боли. Рекомендации доктора означали увеличение продолжительности и улучшение качества жизни дедушки, однако для него самого они были равносильны смертному приговору.
Я ожидала, что миссис Бэзил начнет спорить с мамой, но она со вздохом согласилась:
– Вы правы.
– Стоит отменить рождественскую вечеринку? – спросил дядя Кармин.
Отменить пятидесятилетнюю семейную традицию. Кощунство! Ее отмена – верный знак конца света.
– Нет, – ответила миссис Бэзил. – Вечеринка будет. Этот праздник нужен нам теперь, как никогда прежде.
И тут я сорвалась.
19.00
Они называют эту комнату как-то по-другому, но фактически меня поместили в изолятор для душевнобольных: небольшое комфортное помещение с белыми мягкими стенами, мягкими креслами и отсутствием любых острых и жестких предметов, куда отводят горюющих по своим любимым людей, чтобы они могли выплеснуть все скопившееся на сердце дерьмо. Да, я так и сказала. ДЕРЬМО.
Ситуация – дерьмо.
Рождество – дерьмо.
Все дерьмово.
Меня сопровождала миссис Бэзил. Кроме дедушки она единственный человек, способный меня успокоить, хотя именно она и спровоцировала мой нервный срыв предложением отпраздновать это темное Рождество.
Я визжала. Кричала. Умоляла.
– Пожалуйста, не отправляйте его в дом престарелых! Он всегда говорил, что оставит свою семью только в гробу.
Миссис Бэзил молчала.
– Скажи что-нибудь! – потребовала я.
Она молчала
– Пожалуйста, – тихо попросила я. Искренне.
– Мне это принесет не меньшую боль, чем ему, – наконец сказала миссис Бэзил. – Но семья солидарна по этому вопросу. Пришло время.
– Дедушка не согласится.
– Ты знаешь его не настолько хорошо, как тебе кажется. Он вспыльчив, но понимает, как будет лучше для его семьи. Он не хочет быть обузой.
– Дедушка не обуза! Как ты можешь такое говорить?
– Да, он не обуза. И мне повезло пройти по жизни рядом с таким человеком, как мой брат. Но если его состояние продолжит ухудшаться, он будет чувствовать себя обузой. У него и так из-за этого тяжесть на сердце. Почему он и решил переехать ко мне. Он знал, что этот день наступит, невзирая на все его сопротивление.
Я чувствовала себя глупой, эгоистичной и безответственной. Дедулю обрекли на жизнь в доме престарелых – на то, чего он больше всего боялся. После его инфаркта я тряслась над ним, заботилась о нем, практически перестала жить своей жизнью ради него, чтобы избежать такого исхода. Ради чего?
Ради того, чтобы мы вместе провели рождественский сезон и он успел пообщаться с моим чудесным бойфрендом?
Моим чудесным бойфрендом! Которого я целый день гоняла за призраками!
Я расплакалась. И миссис Бэзил не стала утешать меня, обнимая.
– Поплачь. Дай волю слезам, – сказала она.
– Почему ты сама не плачешь? – спросила я ее, шмыгая носом.
– Потому что мне от этого легче не станет. Мы должны встряхнуться, натянуть улыбки и двигаться дальше.
– Куда?
– По жизни. Во всем ее горько-сладком великолепии.
21.00
Чудо наконец случилось.
Пошел снег. Светлой, пушистой, нежной пеленой. Я шла в одиночестве домой к миссис Бэзил – выгулять своего пса, покормить кота дедушки, позаботиться о собаках клиентов, – чтобы потом вернуться в больницу. Кружащие в воздухе снежинки согрели мое заледеневшее сердце. Я высунула язык попробовать их. И в самом деле, горько-сладкие. Отрадный признак нормальной жизни. Но обычно этот день предшествует самому радостному дню в году. Так что ничего не правильно. Ничего не нормально.