Глава 4. Театральная змея
В нашем офисе сидел бледный молодой человек с гладко причесанными волосами и ногтями, покрытыми бесцветным лаком. Он томно, сквозь ресницы, посмотрел на Анойю и произнёс свою фразу хорошо поставленным голосом с выдержанными отрепетированными паузами, в котором звучали трагические надрывные нотки.
— Вы безусловно знаете меня, я ведущий артист местного театра «Диск». Мне сейчас угрожает смертельная опасность, жизнь буквально висит на волоске и каждый час я буквально хожу по лезвию бритвы. Только вы можете спасти меня и сохранить мою жизнь для искусства, а значит и для вечности. А это самое важное, что только может сделать человек в этом городе.
Он закатил глаза и откинул голову. Ах как жаль, что стул посетителей стоял в отдалении от стены. Стук деревом по дереву безусловно способствовал бы нашему успеху в этом деле. Посетитель мне не понравился от слова совсем, из-за него я вновь представлял из себя произведение местного таксидермиста. И это в тот момент, когда у меня свербело в носу. И как он своей помнезностью напормнал предыдущую посетильницу.
— Простите, но мы только недавно в городе, и еще не успели познакомиться с местной труппой, — галантнейшая была сама галантность, в каждом слове звучали уважение и восхищение собеседником.
— Ах, вы потеряли, потеряли многое в этой жизни. Вы обязательно должны посетить мой спектакль и увидеть меня в главной роли. Даже не знаю, что вам посоветовать…, — посетитель поднял очи доле, на лице отобразился мыслительный процесс. Я чихнул, пользуясь моментом.
— Будьте здоровы, — посетитель вышел из задумчивости.
— Благодарю, — сказала мудрейшая и кинула в меня уничижительный и уничтожительный взгляд, я сделал вид, что ничего не понял.
— А, вот например, сегодня дают спектакль «Габлит», я там блистаю, море оваций, море поклонников, море цветов, — этими слова бледный юноша достал листок бумаги и написал несколько слов, — Летисия Нуазская была в таком восхищении, что подарила мне перстень со свей руки.
Юноша вытянул руки и полюбовался игрой Солнца в камне, ну если этот камень был из той же коллекции, что и подвески, то в актерском мастерстве нашего собеседника стоило сомневаться, а вот в позерском ничуть.
— С этой контрамаркой вас посадят на лучшие места. Это мой маленький подарок, полный расчёт разумеется после того как вы решите мою проблему, точнее проблему все искусства нашего Диска.
— И в чём же собственно дело, — Анойя мило улыбнулась, пряча бумажку за обшлаг рукава.
Я тихонько вздохнул, ну почему клиент нынче пошел такой несообразительный. Нет, чтоб принести что-то съедобное, что-то по-настоящему полезное. Вот Генрих — пример такого правильного гостя, которому рады каждый дурностай и каждая богиня.
Подумав так, я решил пока не выходить из режима: «чучелко на камине». Что-то мне подсказывало что столь возвышенная и впечатлительная натура не переживет этой внезапной трансформации, и мы потеряем «великого» человека прямо у нас в офисе. Не знаю, как для искусства, а вот для нашей репутации это точно будет невосполнимым ударом. В носу больше не свербело, и это был единственный позитивный момент всей этой истории.
— И так, что у вас случилось? — богиня откинулась на спинку стула.
— Неприятно сознавать, но некоторые люди искусства столь завистливы к чужому дарованию, что просто готовы физически уничтожить тех, кто лучше их, того кто талантливее их. Того, кому приносят охапки цветов, кому дарят внимание поклонницы, кого носят на руках. Вам разумеется понятно, как тяжело мне на этом поприще, столько зависти, сколько косых взглядов за спиной, сколько лжи вокруг меня. Ведь ни каждый готов признать то, что кто-то лучше его… Иногда я думаю, что лучше бы ме было раздвоиться или даже расстроиться… нет просто размножится. Я бы смог тогда играть все спектакли в одно лицо, но никто не способен понять и принять это. Кругом только сплетни и гадости. Это же просто клубок змей, а не творческий коллектив. Это гадюки, кобры, аспиды…
Познания гостя в герпенталогии закончились и монолог был прерван, инициатива перешла в наши лапы. Анойя нахмурила брови:
— Милейший, а можно без столь долгих прелюдий. Я готова слушать ваш рассказ бесконечно, но боюсь, что вы можете опоздать на вечерний спектакль. Тогда местная публика мне этого не простит, — дипломатичнейшая сделала дипломатический ход.
Бледный юноша сглотнул слюну и начал говорит более осознанно и более кратко. Я мог бы привести его речь целиком в своих мемуарах, но всё равно он говорил столь длинно и столь вычурно, что в этом рассказе волей- неволей ему бы пришлось выделить значительное время, а это как вы понимаете недопустимо. Ибо в этих мемуарах львиная доля времени и лапкописных листов должна уделяться мне, а также мудрейшей и славнейшей, и больше никому другому.