Юноша встрепенулся, посмотрел на нас с презрением, но постарался говорить далее более кратко, но его более кратно всё равно не лезло ни в какие ворота. Поэтому я предлагаю читателю более читабельную версию, а сколько времени пришлось мне провести в безпрерывных трудах в вычитке и сокращению этой речи.
Итак, перед нами сидел Анастас Юрген талантливейший и неповторимый актёр местного театра (с его слов разумеется). С того времени как великий А-Туин вылупился из космического яйца, и где-то далеко в горах был построен первый театр, вот именно с этого самого момента, Диск не видал актера лучше и красивше. С недавних пор завистники устроили на него настоящую охоту, то в гримерке закроют, то букет дурнопахнущих цветов подсунут, после которого у него болит голова и пропадет голос, то декорации подпилят, вот буквально вчера он упал с балкона и чуть не свернул себе шею. Падение было встречено аплодисментами подкупленной клики. Он то Анастас никогда себе не позволяет покупать аплодисменты, овации, Все это люди несут к нему бескорыстно, от все души. А то еще подметные письма подбросят с угрозами и мерзкими рисунками.
Одним словом, обычное закулисье театра и тяжёлая стезя знаменитостей. Нам в этом случае следовало найти виновных и передать их в руки правосудия. После об этом безусловно напечатают в газетах и будет нам слава, а для него возможность творить, не оглядываясь по сторонам, творить ради ИСКУССТВА и только ради него. Ведь служение музе театра цель и смысл его жизни. Слегка меня напрягло в этом монологе то, что слово деньги в столь долгой и напыщенной речи не прозвучало ни одного раза. Я дурностай не меркантильный, но вполне себе материальный, а значит хочу кушать, пить и спать на мягком одеялке в своей уютной спун-корзинке. Все эти тяготы ради искусства не для меня.
Конец речи был театрален, посетитель закинул голову назад, приложил ко лбу ладонь и голосом умирающего лебедя произнес:
— Ну, все! Я сегодня играю, и даже если это последний раз когда я выйду на подмости. То все равно я выйду на них и если надо умру…
На этой трагически-патетической ноте он удалился. Но а божественная отправилась в местный театр, чтобы на месте посмотреть на вероятных преступников, собрать возможные улики, короче заняться обычной оперативно-розыскной деятельностью частных детективов. Я же был вынужден остаться в комнате, вот она несправедливость нашего мира, но думается появление дурностая в театре было бы сложно объяснить, особенно того дурнастая, кто пару часов назад торчал на каминной полке столбиком. И так, величайшая и могущественная ушла, бросив меня одного голодного и холодного на откуп этого жестокого мира.
Но я не терял времени даром и исправил эту вопиющую несправедливость Вселенной. Ибо пока есть пирожки на столе, свежий кофе в турке, то настоящий дурностай никогда не пропадёт. И пока я боролся с продуктами, прозорливейшая и дедуктивнейшая раскрывала очередное преступление против честных граждан города. Ну что делать кто из нас в конце концов богиня, я всего же бедный фамильяр, у которого лапки, пусть их ми четыре. Лапки, которыми удобнее всего открывать кастрюльки, а не раскрывать жуткие, леденящие кровь, преступления. Далее я всё рассказываю со слов божественной и лучезарнейшей.
Театр не сильно впечатлил проницательнейшую, а особо то что с Анастасом очень холодно поздоровался вахтер, дремавший у входа. Поздороволся буквально не открывая глаз, а судя по тому, что на тут рассказали перед ним должны была расстелить ковровую дорожку и встать на колени. Опять же это могло быть следствием зависти, но некий осадочек остался. Внимательнейшая не преинула отметить это недорозумение карандашиком в блокнотике, оба предмета были гипотетическими. Вторым звоночком было то, что гримерка Анастаса была какой-то маленькой и неказистой. К тому он делил её с тремя или четырьмя соседями. Как-то не полагалось приме, или примусу, вот не знаю, как правильно написать этот титул делить гримерку с посторонними людьми.
На вопрос богини наш посетитель сглотнул слюну, картинно приложил руку к голове и трагическим голосом произнес:
— И это всё происки врагов. Буквально вчера мою гримёрку залил дождь. В этот раз завистники разобрали крышу. Вот пришлось переехать в другое помещение, но я готов на всё ради искусства: спать на полу, питаться одним хлебом и водой. Всё, всё ради него…