Между тем Октябрьский праздник продолжался.
Зазвучал оркестр — и мы все трое опять повернулись к экрану телевизора.
На площадь вступали колонны рабочих.
Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На бархатном, с золотым шитьём полотнище красовались четыре ордена и звёздочка города-героя.
Наш город — ветеран гражданской войны, герой Великой Отечественной и в то же время — неутомимый труженик. Боевой его подвиг и трудовая доблесть и отмечены высокими правительственными наградами.
Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.
Но вот оно вновь на экране.
Теперь знаменосец шёл как бы прямо на нас. Через плечо у него — широкая лента.
Красиво и торжественно.
Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алёша, Саша или я. Воскликнули в один голос:
— Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он... Ему доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.
И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.
— Мы здесь! — кричали они. — Николай Николаевич, мы здесь, посмотрите! Вот Сашка, а вот я — Алёша! Видите, видите?
Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж устроен телевизор.
Но мальчики, увлёкшись, забыли об этом.
— Увидел нас, увидел! — обрадовались они. — С праздником вас, Николай Николаевич!
Я не стал их разочаровывать.
«Пусть, — думал я, — техника ещё не во всём совершенна. Но разве это может помешать настоящей дружбе?»