Мои брови взметнулись, внезапно я почувствовал нехватку кислорода в комнате.
— Полагаем, — вздохнул Эстрелада, — что этот инцидент связан с убийством двух полицейских офицеров и местного держателя бара, что произошло чуть раньше в этот же день. — Он протер глаза, словно не спал всю ночь, а затем бросил на меня унылый взгляд, будто ожидал ответов на все вопросы.
Я выпятил губу и пожал плечами:
— Здесь не очень мирный район, не так ли?
Глаза Эстрелады расширились, будто я громко заявил о желании совершить измену.
— Нет, нет, нет и нет, — возразил он. — Преступления с применением насилия крайне редки в этих местах. Побережье и внутренние районы пользуются репутацией зоны с самой низкой преступностью в Европе. Можете быть уверены, что шансы стать жертвой преступного насилия здесь гораздо ниже, чем у вас на родине. Две жертвы — известные преступники, мы уверены, что их гибель как-то связана с организованной преступностью. Обычному туристу здесь абсолютно нечего бояться.
— Думаете, скалолазание не опасно?
Он откинулся назад и бросил на меня взгляд:
— Разве скалолазание вообще безопасно? Вы скалолаз?
Я затряс головой:
— Ни в коем случае.
— Тогда вам нечего бояться.
— О'кей, — согласился я.
— Что случилось с вашим лицом?
— С этим? — Я смотрел ему прямо в глаза, не желая воспроизводить снова версию о скалолазах. — Меня избили у автобусной станции в Малаге.
— Кто?
— Не знаю. Может, хулиганы. — Я коснулся шеи. — Они забрали мое распятие.
Последнее замечание было уместно: такая подробность давала надежду.
— Вы заявили об этом?
— Нет, — вздохнул я. — Для чего?
— Вы знаете для чего, — ответил Эстрелада, — но лучше это сделать в полицейском участке Малаги. Могу только послать им уведомление об инциденте.
Я махнул рукой в знак того, что меня это не волнует.
— Как хотите.
— Что вы делали прошлой ночью на дороге в лощине?
— Искал цветы.
Эстрелада устремил на меня тягучий, полный сомнения взгляд:
— Во тьме?
Что-то во мне внушало подозрения. Я догадывался об этом по выражению загорелого лица Эстрелады. Но он ведь расследовал тройное убийство и пожар, и я мог казаться либо невиновным и глупым, либо виновным и чрезвычайно хитрым. В любом случае он понимал, что, допрашивая меня, теряет время, и отпустил меня со зловещим предостережением, что мы увидимся снова.
— Убежден, все, что вы мне говорили, выдержит проверку, — улыбнулся он. — До свидания!
Возвращаясь назад в свою камеру, я подавил удивление, когда увидел Хенрика, шаркающего в моем направлении. Его лицо в карикатурном виде выражало возмущение действиями полиции. Нижняя губа была выпячена, сзади полицейский подталкивал его сгорбленную спину, совершенно не считаясь с его правами. Его влажные карие глаза и пышные усы выглядели жалко, когда мы встретились у запертых внутренних ворот, я осторожно кивнул в знак приветствия. Стоя в своей новой экипировке с дизайнерскими этикетками и расцветкой, он устало кивнул в ответ, не выказав удивления или даже потрясения, характерного для моих старых приятелей.
— Слышал о пожаре? — спросил со вздохом.
Я кивнул.
— Что случилось?
Хенрик подергал свой амулет.
— Не знаю. С прошлой недели я был на побережье. Как только пришел сюда заплатить свои штрафы, эти подонки меня схватили. — Он выглядел взбешенным.
— Сколько времени тебя держат?
Хенрик нахмурился:
— Уже много, они готовы разорить меня из-за арендованной машины. Как ты?
— Средне, — ответил я. — Бюрократическая неувязка.
Конвоиры Хенрика, наконец, вспомнили код замка, беседа закончилась, когда каждого из нас повели в противоположном направлении.
— Удачи! — воскликнул я, словно удача зависела от меня.
В камере, страдая бессонницей, я позволил своему мозгу развлекать себя картинами воображаемого пожара — пламени, пробивающегося сквозь заплеванный потолок. Сильный дождь, из-за которого я промок, заливал сокамерников, стекал с их лиц, собираясь в радужные лужи вокруг их тел.
Гельмут и Микки погибли, это прекрасно.
Неизвестный местный житель тоже погиб, как Луиза, Моралес и его дородный коллега.
Крепость сгорела, и гвардейцы искали по крайней мере двух человек. Возможно, Гельмута и Микки убили цыгане, бродяги или воры в ситуации, весьма далекой от моей, но это маловероятно. Я не нуждался в доказательствах, чтобы понять, что последнюю сцену в жизни Гельмута, наполненную дымом и кровью, устроил Жан-Марк. У меня было жуткое ощущение, что я знаю и анонимного местного жителя.