Кареглазые потомки тех трудолюбивых призраков и сейчас жили бы здесь, если бы не соблазн в виде удобных отдельных квартир и домиков, построенных в долине. Однажды я прочел, что сокращающиеся численностью пастухи, пасущие коз, и их бабушки, еще жившие в крепости в пятидесятых годах, были выселены из своих древних домов и помещены в новый город в долине в качестве наказания за участие в актах анархо-социалистического сопротивления в военные годы. Говорили, будто крепость стала настолько серьезной помехой для железной дороги, проходящей через долину, что этот район объявили запретной зоной, а его жителей подвергли насильственному выселению после кровавых репрессий превосходящих сил республиканцев. Возможно, где-нибудь так и было, но не здесь. Здесь, наверху, нет проточной воды. Нет телевидения, телефона и возможности купить лотерейный билет. До ближайшей автобусной остановки час пути на осле, а ближайший реальный врач находился еще дальше. Зимой западный ветер носится вокруг крепости, как потрепанные яхты вокруг Гибралтарской скалы, но не видит леса на расстоянии часа езды в любом направлении. Нет здесь и приличного бара. Морщинистые испанцы, оставившие этот древний памятник шулерам и хиппи, были слишком стары и немощны, но они, по крайней мере, оставались живыми, частично благодаря тому, что ориентировались на победителей в Гражданской войне. Те же, которые поддерживали другую сторону, покоятся в земле либо давно переселились на север: там их лица еще не примелькались. В наши дни пару десятков домиков, расположенных за мавританскими стенами, занимало загоревшее под солнцем нездоровое содружество преступников и их жертв, прибывших из разных мест. Мы были личностями, живущими без цели, а Тео, заключенный в башню паранойей наркомана, являлся нашим бессильным королем.
Лестница, ведущая в башню, была намного старше меня и поэтому всегда вызывала уважение. Основанием ее служила каменная конструкция, которая когда-то поднималась по спирали до верхнего помещения. Я преодолевал ступеньки, и лестница скрипела, как шаткий подвесной мост. Раз десять по пути вверх я останавливался. Лестница гнулась длинным боевым луком и, как того требовал обычай, оповещала о моем прибытии.
— Тео, — позвал я. — Это Мартин. Можно к тебе подняться?
— Да, да, — отозвался он через мгновение. — Поднимайся.
Держась ближе к стене, я поднялся по нескольким уцелевшим ступенькам наверх. Ноги подкашивались от головокружения и напряжения. Тео встретил меня у занавески, он распрямил плечи и вытянул руку, пытаясь помешать пройти за ним в комнату. К сожалению для нас обоих, он был слишком тощ, и я мельком заметил Мамута, стоявшего спиной ко мне на груде подушек. Он теребил руками свой пояс.
— Все в порядке, Мамут? — обратился я к нему бодрым голосом. Полуобернувшись, он едва заметно кивнул.
Я вновь взглянул на Тео. Наши взгляды встретились. Он не обращал внимания на насекомое, ползшее через его бровь. Лицо Тео превосходило бледностью лица всех людей, которых я знал, потому что он никогда не выходил наружу. Всегда развлекался дома, балансируя между боязнью открытого пространства и усталостью от гостей.
— Чем занимаешься, Тео? — спросил я дружелюбно, выбрав самую обаятельную улыбку из своей коллекции, пожимая ему руку.
Момент был ответственный. Каждый знал, что после полудня в пятницу единственным человеком в городе, располагавшим хотя бы понюшкой белого порошка, был Тео. Он понимал, что каждый знает это, но мне было важно, чтобы до его причудливого немецкого рассудка не дошло, что я пришел выпрашивать у него дозу наркоты. Этого требовала не только нужда, но и моя гордость. Я всегда пользовался особым расположением Тео, компенсировал нехватку денег и продуктов избытком остроумия, интеллекта и обаяния. Я не входил в число других безнадежных искателей удачи, поднимающихся вверх по лестнице со своими фальшивыми печалями, расчетами на его сочувствие и доброту. Я старался быть изобретательным, часто заходил к нему, когда не нуждался в его услугах, просто для того, чтобы взглянуть, как он обращается с другими визитерами, и чтобы создать повод для посещения его дома в том случае, если буду в чем-то нуждаться. Я изображал случайное посещение с четвертью грамма, или около этого, порошка, а также интриговал его словами: