— Через какое время он доберется до фургона?
Альберто поправил громоздкую и неуклюжую подзорную трубу.
— Посмотрим, — пробурчал он, похлопав рукой последнее достижение российской военной технологии. — Она сломалась. Кусок дерьма. Я потерял его. — Он оторвался от трубы, скосил взгляд в сторону силуэта в дымке на дальнем плане.
— Полагаю, пять, может, семь минут. Довезу тебя до фургона менее чем через минуту.
Это был опасный шанс, но он казался единственным. Вероятно, это была последняя возможность попытаться вернуть свой паспорт, водительские права и пиджак из фургона, и чем больше я стоял, размышляя о шансах, тем меньше их становилось. Однако паспорт можно было восстановить, водительские права — купить, а пиджак… пиджак был наименее важной в ряду необходимых вещей.
— Ничего себе! — воскликнул Альберто. — Он сорвался!
Я сделал три прыжка и скатился по склону в направлении фургона. Несколько мгновений выпуклый горный склон напротив скрывал пыльный шлейф моего соперника, я же последние несколько метров съезжал, подпрыгивая на заднице. Фургон разбился о валун, его бок был пробит, крыша выпячивалась острыми клиньями. Черная краска осыпалась и обнажила под собой уязвимую, блестящую сталь. Безотчетный страх внушала всему моему существу перспектива увидеть то, что покоилось на сиденье шофера. Хотелось бежать от кабины, но какое-то более сильное чувство погнало меня вперед. Я должен был увидеть шофера мертвым или, еще лучше, умирающим. У меня было всего несколько мгновений для того, чтобы стать свидетелем его смерти, взглянуть ему в глаза, уловить в них взгляд Луизы. Мне не было необходимости бояться, мое сердце билось ритмично, его же сердцебиение, в лучшем случае, затухало. Я был силен, он — слаб. Я выиграл, он проиграл, и все же мне не хватило решимости подойти к дверце. Уступив страху, я подошел к фургону сзади. Раскрыл дверцу и отступил, когда под собственным весом вторая дверца тяжело плюхнулась в пыль. Рука, похожая на клешню, подпрыгивала на панельной обшивке, кольцо на ее пальце упиралось в дверцу. Я отпрыгнул, тяжело дыша. Передо мной был мертвец, причем не Жан-Марк и не арапчонок. Я присел, чтобы видеть грузовой отсек, мои руки крепко держали колени, как у ребенка, заглядывающего в осиное гнездо. Грузовой отсек моего фургона был полон трупов. В состоянии кошмара прозвучал свист Альберто, я повернулся на ногах, покрытых волдырями, и стал карабкаться вверх по склону к его машине. Сердце громко стучало в ушах, заглушало стрекотание сверчков, предостерегающее пение жаворонков и три выстрела по мне, произведенных Бенуа. Я втиснулся в «дацун» и обхватил голову руками. Альберто рванул в гору на повышенной скорости.
— Тебе повезло! — крикнул он возбужденно, в стремлении оценить инцидент со своей точки зрения. — Он был близко от тебя! Я увидел дым из его ствола прежде, чем услышал выстрел! Одна из пуль попала в валун! Черт!
Я слышал его слова, но видел только закоченевшую тяжелую руку с кольцом на суставе, упершуюся в стенку фургона.
— Они убили копов, — пробормотал я.
Альберто бросил переключатель скоростей.
— Убили копов?
— Где сигареты?
Машина остановилась на горном склоне под рискованным углом, ее прекрасно отлаженный двигатель работал, ожидая очередной команды хозяина.
— Они убили чертовых гвардейцев? — прохрипел Альберто с бледным лицом. Он начинал раздражать.
— Да, они убили чертовых гвардейцев, — подтвердил я, вставив сигарету между дрожавшими губами. — Их тела свалены в моем фургоне. Мертвые тела.
— Зачем они положили их в фургон? Почему не оставили в баре? Они психи, что ли?
— Не знаю, — выпалил я. — Почему ты меня спрашиваешь об этом?
Альберто нагнулся ко мне:
— Что с Рамоном?
Я глубоко затянулся и задержал дым в легких.
— Может, нам продолжить путь и обсудить это где-нибудь еще?
— Рамон? Неужели они убили Рамона?
— Не знаю, — ответил я, глядя в боковое зеркало. — Кто этот Рамон, черт возьми?
— Хозяин бара, который мы покинули только что.
Я покачал головой:
— Не знаю. Я его не видел. Нет. Впрочем, не знаю. Может быть…
«Дацун» двинулся дальше, глаза водителя были скрыты за зеркальными очками.
— Очень скверное дело, — сказал он. — Они, должно быть, убили Рамона. — Альберто фыркнул и покачал головой. — Тебе не надо волноваться.
Мы взобрались на хребет и спустились в очередную долину в состоянии шока, сохраняя молчание. Я не отрывал взгляда от бокового зеркала и позволил здоровой части своего мозга размышлять, какой непоправимый ущерб я нанес Альберто. Рано утром, когда я последовал за Карлито от водопада, Альберто начал день как преуспевающий контрабандист со связями, делающий свой ежедневный бизнес. Сейчас еще не наступил полдень, а он уже оказался причастным, хотя и не по своей вине, к гибели двух полицейских и местного бизнесмена. Тревога ходила передо мной причудливыми волнами. Нам грозили неустранимые обвинения и неопровержимые улики. Если мне не удастся выгрести, эта волна меня накроет. Я взглянул на Альберто. Даже если он заметил мой взгляд, не подал вида. Мне не понравилось, как он сказал: «Тебе не надо волноваться». Это прозвучало как постановление о конце нашей дружбы.