А мне так хотелось, чтобы хоть одно существо на свете любило меня горячо, преданно и без всяких сомнений! Тогда бы я заставила ее плясать под свою дудку и ходить на цыпочках в моем присутствии, а когда она мне надоела бы (а это непременно бы произошло), я без лишних сожалений прогнала бы ее прочь!
Но, такая на вид мягкая, податливая и безвольная, Аня неожиданно оказалась крепким орешком, о который я чуть не сломала зубы. Меня выводила из себя ее счастливая безмятежность улитки, прячущейся в собственном домике, и я прямо-таки теряла голову от злости, не представляя, как ее оттуда достать.
Кроме того, я находилась в постоянном беспокойстве и страхе от того, что она может в любой момент найти «родственную душу» и, что называется, дать мне отставку, а подобного позора я не могла допустить. Стыдно говорить, но я ревновала ее к каждому прохожему, которому она улыбалась, к каждому живому существу, на котором она задерживала заинтересованный взгляд! Я стерегла ее не хуже какого-нибудь дворового полкана и не позволяла никому соваться к ней с разговорами по душам, зная, какое значение она придает подобной болтовне.
Заметив, что мальчик из параллельного класса проявляет к ней интерес, я сделала все возможное, чтобы оградить ее от его внимания. Услышав, что она записалась в теннисную секцию (после смерти отца она совсем забросила бадминтон), я решила посещать ее тренировки, но в зал меня не пустили, а поджидать ее под дверью показалось мне слишком уж унизительным, и от этой идеи пришлось отказаться. Впрочем, вскоре я выяснила, что ее там невзлюбили, а какая-то девица, явно старше ее, даже издевается над ней. Каким бальзамом на душу пролилась мне эта весть! Аня мучается! Аня страдает!
А потом я как-то перелистала ее блокнот (читать ее эсэмэски и проверять содержимое ее рюкзака с некоторых пор стало моим правилом) и обнаружила, что Аня по уши влюбилась во «взрослого» парня, с которым она каждое утро ездит в школу в одной маршрутке. Помимо красочных описаний их ежедневных «свиданий», блокнот пестрел многочисленными эскизами портрета этого автобусного возлюбленного. С замусоленных и запачканных чернилами страниц на меня хмуро смотрел мрачноватый и не особо привлекательный тип со слегка раскосыми глазами.
При виде этих рисунков ненависть, презрение и отчаяние больно сдавили мне грудь, так что стало тяжело дышать, и кровь медленно прилила к моим щекам и лбу. Особенно возмущало то, что она ни единым словом не обмолвилась мне о своей новой влюбленности, а я так надеялась уж если не на дружбу, то хотя бы на искренность! Мне нестерпимо хотелось разорвать в клочки ее жалкий блокнот, но я сдержалась и положила его обратно в рюкзак. Я предвидела, что наше общение близится к концу, и знала, что нужно срочно придумать что-нибудь особенное, чтобы уйти первой и напоследок уколоть ее побольнее.
Занятая этими невеселыми мыслями, я внезапно заболела – грипп свалил меня в постель на долгие две недели, – и за это время Аня приходила навестить меня всего четыре раза, несмотря на то что живем мы с ней в одном доме. Правда, звонила она мне исправно – каждый день.
Наступило католическое Рождество. К тому времени я уже более или менее оправилась от болезни и развлекалась тем, что после ухода родителей на работу включала музыку и приносила себе кофе в постель, а вечерами притворялась беспомощной и вяло перелистывала любимые книги. Вдруг Аня позвонила мне ближе к ночи и напросилась в гости. Я слегка удивилась, но сказала: «Приходи». И она пришла – бледная, измученная, в раздражающе розовой куртке и с белой повязкой на голове. Выглядела она очень плохо, но, как всегда, улыбалась и изо всех сил старалась казаться веселой и счастливой.
– Что случилось? – холодно спросила я.
– Ничего, – пожала плечами она. – Просто захотелось тебя навестить.
«С чего бы это вдруг?» – мрачно подумала я.
И тут она вдруг спросила:
– Можно мне переночевать сегодня у тебя?
– А в чем, собственно, дело? – высокомерно произнесла я, старательно изображая чуть усталое безразличие, но начиная внутренне закипать от того, что она явно не желала рассказать мне, отчего у нее перевязана голова и заплаканы глаза.