А теперь он вдруг снова понадобился Файлу, хотя трудно понять, почему — каждому ясно, что Мел Гордон, получающий солидные гонорары будет стоить дороже, чем прежний, безропотно принимавший любую плату. В конце концов они пришли к компромиссу, от которого, как обычно, выиграл Алекс. Хуже всего, что хитрый продюсер знал слабость Гордона, знал, как он любит возиться с никуда не годными текстами, и понимал, что стоит Мелу хотя бы пролистать совершенно беспомощный сценарий «Император страсти», и, привлеченный именно его несостоятельностью, он непременно попадет на крючок, а тогда его без особых усилий можно запрячь в работу.
Так оно и вышло. Голливудский юрисконсульт Файла, местная знаменитость, открыто презирающий Алекса и именно поэтому, как часто бывает, единственный человек в мире, которому тот доверял, подготовил контракт, и прежде чем на бумаге высохли чернила, Мел с женой и сценарием «Император страсти» под мышкой отправился на свидание со своим работодателем.
Они встретились в уличном кафе на виа Венето; вокруг за столиками под лучами июньского солнца, изящно демонстрируя свое утомление жизнью, собрались феллиниевские типажи и совсем неизящно глазеющие на них туристы.
Кроме Мела и Бетти за столиком сидели четыре человека. Сам Файл, по-прежнему щуплый, остролицый и бледный, — когда Мел видел его в последний раз, в волосах продюсера только пробивалась седина, теперь они совсем побелели; Сай Голдсмит, иссохший и угловатый, глаза с похмелья мутные; угрюмый Мак-Аарон, вечно прищуренный, словно выбирал самый выигрышный ракурс для съемки; и наконец, полностью завладевшая вниманием туристов роскошная грудастая Ванда Перикола, вульгарный вариант Софи Лорен, — как оказалось, она получила главную роль в фильме.
Шестеро за столиком. Четыре капари, двойное виски Сайрусу и чашку чая для Файла. Проведя большую часть жизни за границей, Алекс все равно не признавал иностранных блюд и напитков.
Встреча была короткой и деловой. Явно не желавший тратить время попусту Файл обошелся минимумом формальностей — достаточно, по его мнению, чтобы возобновить старое знакомство и представить Ванду, которая знала английский ровно настолько, чтобы сказать «хелло», — затем неожиданно заявил Мелу:
— Что ты успел сделать со сценарием?
— Со сценарием? Алекс, мы приехали сегодня утром!
— Ну и что? Раньше стоило тебе только взглянуть на текст, и ты уже выдавал одну идею за другой. Значит, сладкая жизнь за счет какого-то идиотского сериала погубила такой блестящий талант?
В свое время, когда пропитание, оплата счетов за квартиру и покупка машины прямо зависели от интонаций Файла, Мел был кроток, как ягненок. Но теперь, укрепившись мыслью о гонорарах, текущих из телевизионного рога изобилия, он стал храбрым, словно лев.
— Знаешь что, Алекс, — произнес он, — если мой блестящий талант действительно погиб, положение у тебя хуже некуда, потому что сценарий просто ужасен.
— Да ладно! Парочка поправок — и все дела.
— Нужен совершенно новый подход, чтобы придать хоть какой-то смысл этой бессвязной болтовне. Как только я прочел бред, который ты прислал, сразу же стал искать жизнеописание Тиберия в исторических сочинениях…
— Огромное тебе спасибо.
— …и я точно знаю, как создать образ человека, которого сводят с ума власть, подозрительность и сластолюбие, пока он наконец не теряет рассудок, не забивается в свой дворец на Капри, где каждый день устраивают оргии. И ключевая сцена должна быть там, где он окончательно сходит с катушек.
— Ну и что? Все, что ты говоришь, уже есть в сценарии, разве не так?
— Сейчас это сделано абсолютно неправильно, банально. Если он станет бесноваться и грызть ковер, фильм превратится в дешевый балаган. Но представим, что никто вокруг не замечает, что Тиберий сошел с ума… и если только до зрителей дойдет…
— Ну? — Несмотря на деланно безучастный тон, Файл был явно заинтригован. — Как ты им покажешь?
— А вот как. Внутри дворца, в портике у спальни Тиберия мы поставим несколько мраморных статуй в натуральную величину. Скажем, полдюжины для ровного счета — шесть статуй. Изображения великих граждан Рима, как там у них принято. И мы будет постоянно подчеркивать, как он почитает изваяния, например каждый раз, проходя мимо, гордо расправляет плечи. А потом настает ключевой момент, когда у него окончательно едет крыша.