Не смотря на то, что теперь вина преступника была с очевидностью доказана, какой бы значительной и еретической она ни представлялась, это никак не облегчало поиски Эйбона…
Морги выглянул из окна комнаты и посмотрел вниз. Стены вырастали прямо из скалы, а в четырехстах футах внизу по обеим сторонам скалы бушевало море. Жрецу пришлось признать, что его соперник владеет магией лучше, чем он мог предположить. В противном случае, в исчезновении колдуна крылось слишком много мистического. Морги не любил ничего таинственного, если только оно не являлось его собственным изобретением.
Он отвернулся от окна и еще раз тщательно осмотрел комнату. Очевидно, что Эйбон использовал ее в качестве кабинета. Посреди помещения возвышался письменный стол из слоновой кости, на котором, в маленьких глиняных горшочках, хранились цветные чернила; там лежали тростниковые перья и листы бумаги, выделанной из тростника, полностью испещренные странными астрономическими и астрологическими вычислениями. Морги нахмурился, так как не смог понять, что они означают.
На каждой из пяти стен висело по одному рисунку на пергаменте. Казалось, что все они являлись работами какой-то одной расы аборигенов. На этих богохульных и возмутительных рисунках фигура Зотаквы была изображена среди различных животных на фоне природы. Возможно, эти картины являлись грубыми и некрасивыми вследствие примитивной техники художников. Не долго думая, Морги сорвал их, одну за другой, со стен, словно надеясь, что Эйбон каким-то образом прячется за ними.
Теперь стены остались совершенно голыми, и Морги долго рассматривал их, в то время как его помощники почтительно молчали. На юго-восточной стене, высоко под потолком, оказалась странная панель, которую раньше скрывал рисунок. Густые брови Морги вытянулись в длинную черную полосу, пока он внимательно разглядывал эту панель. Она заметно выделялась на общей поверхности стены. Это была вставка овальной формы из какого-то красноватого металла, но не золота и не меди. Металл излучал непонятное мимолетное свечение, но если смотреть на него пристально, слегка прикрыв глаза, то он переливался редкими цветами. Однако вспомнить оттенки этого свечения с широко открытыми глазами было невозможно.
Морги, вероятно, оказался умнее и проницательнее, чем думал о нем Эйбон. Он с большим подозрением отнесся стене, в которую была встроена панель. Жрец понимал, что абсурдно и безосновательно, предполагать, что колдун сбежал через эту своеобразную дверь. Сделать это было бы затруднительно, поскольку стена являлась продолжение высокого обрыва у подножия которого волны бились об острые утесы.
Тем не менее жрец взобрался на письменный стол и ударил по панели кулаком. Он испытал поразительное неприятное ощущение от удара, но результат превзошел все его ожидания. Ледяной холод, невероятно резкий, трудно отличимый от жара, пробежал по его руке и всему телу в момент удара о незнакомый красноватый металл. Панель легко откинулась наружу, словно держалась на невидимых петлях, высоко и мелодично зазвенев при этом. За ней, как оказалось, не было ни неба, ни моря, собственно, ничего такого, что Морги когда-либо видел, или о чем он хотя бы слышал. Даже в самых страшных ночных кошмарах он никогда не мечтал о таком…
Тогда Верховный жрец повернулся к своим помощникам. Его лицо выражало и изумление, и ликование одновременно.
– Ждите здесь, пока я не вернусь, – приказал он и нырнул головой вперед в пустоту.
Обвинения, которые выдвигались против Эйбона, на самом деле были справедливыми. Проницательный колдун всю свою жизнь посвятил изучению естественных и сверхъестественных законов и принципов действия, принимая во внимание, в том числе, и мифы о Зотакве, широко распространенные в Му Талане. Чародей был уверен в непреходящей ценности этих мифов, особенно в момент непосредственного исследования темной доисторической сущности мертвого бога.