Ты ткнул пальцем в серое пятно на потолке и признался:
— Снейп.
Гермиона проследила за твоим жестом.
— В смысле? Это все, что от него осталось, или как?
— Он приехал в квартиру этажом выше, и полтора часа назад я ползал на карачках по его паркету, вытирая лужи. Вместо приветствия этот ублюдок меня залил.
Подруга поморщилась. Ее всегда нервировало, когда вы с Роном говорили об учителях без должного уважения, даже о таких мерзких типах, как Мастер Зелий.
— Как он тут оказался? Никто же не знает, где ты скрываешься.
— Кажется, он явился не для того, чтобы надо мной позлорадствовать. Все это выглядит, как дерьмовое стечение обстоятельств, но я намерен все выяснить. В качестве извинений он пригласил меня поужинать, и я решил пойти.
— Тебя? — Гермиона, как и все окружающие, адресовала свой вопросительный взгляд «дыням». — Ты что, признался ему?
— Нет, конечно. — Даже само предположение о том, что ты мог поделиться с кем-то своим секретом, взбесило. — Представь, как бы он надо мной издевался! «Поттер, неприятности, в которые вы ухитряетесь попадать, убеждают меня, что на свете есть высшая справедливость». — Видимо, ты достаточно достоверно подражал профессорскому тону, потому что Гермиона рассмеялась. — Ну уж нет, для него я — безумная особа из квартиры снизу, немного похожая на парня, которого он не переваривает. Профессор чувствует себя виноватым и согласился меня накормить. Не думаю, что на всем протяжении ужина Снейп будет молчать. Хорошенькой девушке он может кое-что о себе рассказать. Я подумал, что это мой шанс задать ему хотя бы несколько вопросов. Ты же помнишь, как он орал в больнице, что скорее собственноручно сотрет себе все воспоминания, чем станет давать пояснения о том, что я видел в его прошлом. После того как я дал показания в суде и убедил Совет попечителей Хогвартса считать его полноправным директором и выплачивать положенную пенсию, он прислал мне вопиллер с искренним заверением: «Поттер, я лучше умру, чем буду облагодетельствован вами! Не смейте вмешиваться в мою жизнь!» Признаться, я отстал от него только потому, что этот идиот, лежа в Святого Мунго, выглядел таким отчаянно злым, что я решил: ему и в самом деле может хватить ума отравиться. — Ты довольно потер руки. — Но сейчас-то он не видит во мне угрозу. Я решил, что если это единственная возможность пообщаться с ним, я должен забить на свои страхи.
Гермиона снова вздохнула.
— Даже не знаю, что сказать, Гарри. С одной стороны, наверное, хорошо, что ты впервые назвал это тело «хорошенькой девушкой» а не «долбаным уродством», как обычно. Я рада, что тебя хоть что-то интересует достаточно сильно, чтобы вытащить на улицу, даже если это Снейп. Только такая выходка заранее кажется мне опасной и глупой. Как думаешь, что с тобой сделает профессор, когда правда откроется? Твое состояние — последствия действия зелья. — Она ткнула пальцем в потолок. — Там — лучший Мастер Зелий, которого мы знаем. Может, засунешь свою гордость сам-знаешь-куда и просто попросишь его помочь? Раз уж даже Слагхорн и куча колдомедиков признали собственную беспомощность…
— Старик не признал, — заспорил ты.
Декан Слизерина не был симпатичным человеком, но, по крайней мере, он единственный не разводил руками, а вселял в тебя надежду. «Дорогой Гарри, необратимой магии не существует. Нужно время. Раз все известные нам методы не дали результата, внимательно следите за своим новым телом. Фиксируйте все, что с ним связано, и, возможно, мы найдем подсказку, как решить ваши проблемы». Ты поверил. В первый год после своего побега ты старательно заносил в специальный дневник все свои неурядицы. Писал о том, как в дни месячных болит живот и наливается грудь, а соски становятся чувствительными, и приходится носить лифчик даже ночью, потому что иначе ты возбуждаешься и делаешься ужасно раздражительным. Только все это не имело никакого смысла, ведь твои мозги не принадлежали женщине, и чувствовать себя в чужом теле было противно и неловко. В конце концов, заметки свелись к одному: «Все еще девушка». Не то чтобы ты сам сдался… Просто не хотелось провести жизнь, измеряя линейкой собственные волосы, а ужиться с новым телом было невозможно. Оно никак не укладывалось в планы на будущее и представления о личном счастье.