Я положил розы к подножью покрытой пятнами тёмно-зелёного мха плиты, закрывающей вход в усыпальницу, молча постоял, припоминая наши беседы, вечерние прогулки по лесным тропинкам в окрестности санатория, занятия нумерологией. Скоротечна жизнь человеческая и, наверное, её нисколько не украшает знание о том дне, когда прервётся это течение. Хотя, права была Ева Брониславовна, время нивелирует остроту ощущений, и я заметил, как всё реже стал вспоминать о том, что ждёт меня в соответствии с её прогнозом на сорок первом году жизни.
Прошёл ещё один год. В свой очередной приезд, а это случилось в начале августа, мы с Леонидом Яковлевичем расположились в ведомственной гостинице, которая располагалась в бывшем доме известного когда-то в этих местах адвоката. Должен заметить, неплохо жили в то время польские адвокаты, если могли позволить себе строить такие дворцы. День приезда всегда связан с суетой: найти жильё, расположиться, поехать на шахту, договориться о выполнении определённых работ, повидать знакомых и так далее.
Уже поздно вечером, зайдя предварительно в небольшой бар, где вкусно кормили под закарпатский коньяк, мы, наконец, вернулись в гостиницу. Мой учитель уселся в кресло перед телевизором, а я решил пораньше лечь спать. Уже в постели перед сном я вдруг вспомнил, что ровно через два дня у меня будет день рождения, и подумал, что пророчество старой женщины вряд-ли исполнится. Меня просто распирало от ощущения здоровья.
Проснулся я от ощущения смутного беспокойства. Часы показывали начало двенадцатого. В соседней комнате горел свет и тихо работал телевизор. Я присел на кровати. В груди слева была непривычная тяжесть. Я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от неё, но это не помогло. Тяжёлый ком оставался на месте. Вдруг всё тело покрылось холодным потом, неприятно закружилась голова. Руководствуясь непонятным инстинктом, я крикнул:
– Леонид Яковлевич! Срочно вызывайте скорую: у меня инфаркт.
Мой учитель с перепуганным лицом моментально оказался возле кровати:
– Саша, ты что такое говоришь? Какой инфаркт!
Я не стал его убеждать, чувствуя, как, словно вода сквозь пальцы, уходят силы:
– Леонид Яковлевич, я не шучу: срочно вызывайте скорую.
Машина скорой помощи прибыла буквально через пять минут, оказалось, что городская больница расположена буквально за забором нашей гостиницы. Вскоре я лежал в палате, а вокруг меня суетилась молоденькая сестричка, безуспешно пытаясь ввести иглу капельницы в вену. Скомпрометированные предыдущей больничной эпопеей, они отказывались подчиниться её неумелым попыткам. Жжение в груди нарастало. Наконец, сестричка сказала, что сейчас приведёт опытную сестру из детского отделения, велела не двигаться и исчезла.
Я лежал, в голове носились какие-то обрывки мыслей, среди которых главная была о том, что ожидает моего сына, если мне вдруг придётся умереть. В какой-то момент я ощутил, что боль в груди уменьшилась, а затем исчезла вовсе. Окружающий мир стал наблюдаться словно через прозрачную колеблющуюся плёнку, исчезли звуки. Мне стало покойно и, я бы даже сказал, безразлично. Что-то говорили соседи на своих койках, собратья по несчастью, но я их не слышал, всё больше погружаясь в состояние блаженного покоя. Я видел, как открылась дверь, и в палату поспешно вошла немолодая женщина в белом халате. Она с тревогой посмотрела на моё лицо, взяла иглу и с первой попытки ввела её в вену.
Прошло буквально несколько секунд, и колеблющаяся пелена, отделяющая моё сознание от окружающего мира, исчезла так же внезапно, как и появилась. Вернулись встревоженные голоса окружающих меня людей, вернулась, хотя и с меньшей силой, боль в груди слева. Потом была санавиация, неутешительный диагноз о трансмуральном инфаркте, отягощённом воспалением сердечной сумки, бесчисленные капельницы и препараты, новая больничная эпопея.
И только гораздо позже, когда я после более чем годичной реабилитации вернулся к полноценной жизни, в моей голове окончательно сформировалась мысль, что те минуты ожидания драгоценной капельницы и были, скорее всего, минутами недолгого пребывания на грани между нашим миром и тем, откуда уже не возвращаются. Прогноз Евы Брониславовны в очередной раз продолжал оправдываться.
С годами я всё чаще достаю из ящика письменного стола уже изрядно затёртый лист бумаги с нанесенным на него графиком, внимательно вглядываюсь в его правую часть, где кривая асимптотически, где-то очень далеко, чуть ли не в бесконечности, приближается к единице, и думаю о том, что может означать для меня этот очередной каприз судьбы. Какой сюрприз она мне готовит мне в этот раз? И что ожидает меня там, где плавно возрастающая кривая линия коснётся, наконец, моего верхнего жизненного предела?