В одном Антон не сомневался: перед смертью он успел рассказать старушкам, что зеркало у Паммеля. И младший Годлевич должен был помочь им завладеть зеркалом. Интересно все же, кто разработал такой план – войти на место происшествия в качестве понятого, осмотреться, возможно, даже сделать слепок ключей от комнаты и от квартиры тоже, потом проникнуть туда под покровом ночи и, зная секрет, сложить зеркало и вынести его, либо спустить из окна, а потом забрать.
Как же получилось, что зеркало осталось у Годлевича? Не за это ли он поплатился жизнью? Если он отказался отдавать старушкам раритет, зная, что это уникальная интегральная пластина, но не подозревая о другом, губительном, секрете зеркала? И вечерами наслаждался изображением своей бывшей любовницы, постепенно теряя физическое и душевное здоровье.
Ладно, что гадать... Надо бы позвонить в прокуратуру и выяснить у Спартака Ивановича, как продвигается расследование. Только ведь никто не поверит, что это старушки – божьи одуванчики долбанули по башке здорового парня, следователя прокуратуры. А?
Но вместо номера прокуратуры он набрал номер репортера из редакции, где не так давно работал.
– Русланчик, привет, – сказал он, услышав жизнерадостное «Але!». – Это Антон.
– О! Юрист, что ли? – обрадовался репортер. – Как дела?
– Нужна твоя помощь. Заодно и тебе фактурки подкину, хочешь?
– Когда это я отказывался? Ну, куда подскочить?
– Я вообще-то в больнице, и ко мне никого не пускают...
– А что у тебя? Атипичная пневмония?
– Нет, всего лишь черепно-мозговая травма, – пококетничал Антон.
– Понял. Бандитские пули?
– Во-во.
К радости Антона, Руслан сообщил, что у него есть доступ к источникам, пьющим из архивов НКВД и ГПУ, как он замысловато выразился. Выслушав просьбу, он пообещал позвонить, как только будет, что сказать, и отключился. Было похоже, что он уже понесся выполнять.
22
После этого Антон уже начал набирать номер следователя Яхненко, но Спартак Иванович его опередил. Он сообщил, что снял с него блокаду, теперь к Антону всем можно, поэтому он вечером приедет, и привезет с собой...
– Водку? – проявил проницательность следователь Корсаков.
– Сам ты водка, – беззлобно ругнулся Спартак, – Татьяну.
Они с Таней приехали после рабочего дня, приволокли портативную видеодвойку, устроились поудобнее и вставили кассету с записью допроса одной из сестер Покровских. Той, которая хладнокровно пыталась убить двоих человек. Своего сына и его, Антона.
Он с изумлением смотрел на хрупкую старушку, которая была все так же аккуратно причесана (в какой-то момент он даже усомнился – а не парик ли на ней, настолько гладко, волосок к волоску, лежали ее белые букольки) и ничуть не смущалась перед камерой, охотно рассказывала все ровным голосом, сложив ручки на коленях, как примерная гимназистка. Спартак, проводивший допрос, конечно, смотрелся рядом с ней как деревенский хам рядом с потомственной графиней.
– Разумеется, Юрий Семенович все рассказал нам. Встретил Паммеля на улице, и тот привел его к себе, долго взывал к его памяти, а потом показал фокус с зеркалом. И тут Юрий Семенович, разумеется, вспомнил. И про Ангелину вспомнил, а ведь раньше не признавал, считал ее золовкой своей, и только.
– А как зеркало-то к Паммелю вернулось? – встрял следователь Яхненко.
Старушка благосклонно кивнула.
– С помощью Юрия Семеновича, разумеется. Он ведь дружил с Поляковым – я имею в виду Василия Никандровича, и вообще через него познакомился с Наруцкой. Он знал, что Поляков ездил к Паммелю конфисковывать зеркало, и подозревал, что тот просто не сдал реквизированное. Из-за этого Поляков и потерял место в ГПУ во время реорганизации. Это нам сообщил Юрий Семенович в пятьдесят первом году, после того, как встретил Паммеля. Так вот...
С этого места Спартак Иванович немного перемотал пленку вперед.
– Она тут еще долго будет мочалу жевать, – пояснил он. – Вот что самое интересное.
– Зеркало – это наше наследство, оно завещано нам, – говорила Екатерина Модестовна на втором часу допроса (Антон глянул на таймер в углу экрана). Мы должны были хранить его во что бы то ни стало. Наш род считает себя от Медичи, и это зеркало – фамильная реликвия...
– Это что, правда? – спросил потрясенный Антон.
Спартак Иванович на минуту остановил воспроизведение и пояснил:
– Слава богу, наверняка старух признают невменяемыми. Медичи им еще! Из Курской губернии их предки. Ну, смотри дальше.
– Никто не должен стоять между нами и нашей реликвией, – твердо продолжала Екатерина Модестовна. – Когда умер ее хранитель Паммель, мы послали Герарда забрать ее. Он знал, как можно вынести зеркало, не привлекая внимания.
– Спартак, останови на секунду, – попросила Таня. – Слушайте, а они знали, что они... ну... родственники?
– Кто родственники? – уточнил Спартак.
– Ангелина и Семен Годлевич, – пояснила Таня.
– Не знали, – твердо сказал Яхненко.
– Тогда я ничего не понимаю, – заявил Антон. – Как они могли этого не знать?
Спартак Иванович вздохнул.
– Дело в том, что они Семена Годлевича вообще не знали.
– То есть как? – в один голос спросили Таня и Антон.
– Да просто. Они не знали, что такой есть, и не общались.
Антон с Таней переглянулись.
– А... второй? – спросила Таня. – Тот, которого убили...
– Да не убили его, – с досадой сказал Спартак. – Вот живучий оказался, даром что старый, как бивень мамонта. Еще лежит в реанимации, а мне с квалификацией мучиться.
Таня понимающе кивнула: если человек сразу не умер, этот удар ножом можно квалифицировать и как покушение на убийство, и как умышленное причинение тяжкого вреда здоровью.
– Так он-то кто? – не отставала Таня.
– Как кто? – удивился Яхненко. – Поляков Герард Васильевич.
Антон не выдержал и нервно рассмеялся.
– Ну как такое может быть?
– Ох, – отдуваясь, проговорил Спартак Иванович; чувствовалось, что он безумно устал от всех этих семейных тайн и хитросплетений родства. – Объясняю последний раз. Сын Наруцкой и Полякова, Герард, был отдан отцом в приют. И сбежал оттуда в семилетнем возрасте, то есть в каком году?
– В двадцать девятом, – подсказал Антон.
– Правильно, молодой. Следы его с тех пор теряются. Зато остались документы.
– Какие документы? – спросила Таня. – На имя Полякова Герарда Васильевича? 1922 года рождения?
– Ну да, так они в приюте и лежали. Годлевич-старший навещал там Герарда изредка.
И забрал из детдома его метрику. И держал у себя, до поры, до времени.
– До какой поры? – недоумевала Таня.
– Ох, – опять вздохнул Спартак. – Ты ж ко мне приходила, клянчила запрос в жилищное агентство, домовую книгу посмотреть, так? Я сам там все проверил. Поляков Герард Васильевич прописан был в Семенцах, в той самой квартире, на следующий день после смерти отца, Василия Полякова.
Антон присвистнул.
– А как это возможно?
– ГПУ – оно и в Африке ГПУ, – доходчиво разъяснил Спартак Иванович. – Приехал, небось, наган достал, и прописали. Как миленькие.
– По метрике?
– Ну да.
– А кто ж там жил? После смерти Полякова? – не понимала Таня.
– Кто жил, не знаю. А кто прописан был, знаю.
– Кто? Спартак, не издевайся, говори, – прикрикнула Татьяна.
– Прописана там была до сорок восьмого года... – Спартак Иванович сделал эффектную паузу, – Анна Георгиевна Наруцкая. Ну что, убил я вас?
– Наповал, – признал Антон. – Но как же один из близнецов Годлевичей превратился в Поляков а?
– Элементарно, Ватсон, – хохотнул Яхненко. – Когда второй Годлевич там появился? В сорок восьмом году, когда ему восемнадцать исполнилось, правильно?