Выбрать главу

«Нерастворимость евреев… для [С.] Булгакова – признак того, что избранничество Божие почиет на еврействе, даже не принявшем Христа»[59]; сам же Булгаков писал, что «с духовными судьбами Израиля таинственно и непреложно связаны и судьбы христианского мира»[60].

Что Бог избрал для своего человеческого воплощения и, во всяком случае, для исходной проповеди именно эту нацию и уже потому она избранная – этого не может отрицать христианин. «Распни, распни Его!» – то было всеобычное неизбежное ожесточение всякой тёмной фанатичной толпы против своего светлого пророка, – мы же всегда помним: Христос пришёл почему-то к евреям, хотя рядом были ясноумые эллины, а подальше и всевластные римляне.

Эту загадку религиозной избранности – как не признать.

Вот апостол Павел, в одном из порывов: «Я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян», – однако «не все те Израильтяне, которые от Израиля», «не плотские дети суть дети Божии; но дети обетования» (Рим. 9: 3, 4, 6, 8).

Сознание особой предназначенности, исторической избранности помогло евреям сохранно пережить безпримерно долгое рассеяние. Но это же ощущение избранности и ссорило евреев с окружающими народами. Многовековое ожидание Мессии, а с ним и всеземного торжества, конечно же диктовало евреям гордость, но и отчуждённость от других народов. «Основную роль сыграло в этом чувство своего духовного первородства, которое испытывали евреи, где бы они ни жили и какие бы обычаи ни перенимали»[61].

А насколько бы смиреннее: все народы – дети одного Бога, и зачем-то каждый народ нужен.

Крупный израильский историк, специалист по иудейской мистике Гершон Шалом предупреждал: для евреев «светскость невозможна», «если евреи попытаются себя объяснить только из истории, они должны будут прийти к самоликвидации, к полному краху, ибо в этом случае исчезнет всякий импульс к их существованию как нации»[62].

Однако, как бывает в геологических процессах, когда одна порода вымывается и заменяется другою, но с больши́м подобием сохранения форм предыдущей (псевдоморфоз), – так в секулярные века и у самих евреев идея богоизбранности неизбежно должна была подмениться идеей – просто исторической и человеческой уникальности.

С которой тоже не поспоришь.

Уникальность еврейского народа несомненна, все её видят. Носами евреи осмысливают и переживают её по-разному.

Ищется даже «психологическая защита от ужаса своей уникальности»[63]. – «Ни один другой народ не прошёл такую школу страдания… ни один другой народ не знал того напряжения души в беде, тот ужас при мысли о неизбежной гибели»[64]. – «Евреи составляют исключение только в одном смысле: они избраны миром для дискриминации»[65]. – «Часть [евреев]… не прочь избавиться от своей уникальности»[66].

В широком же объёме еврейского сознания уникальность своего народа воспринимается не как бедствие, а как гордость. «Быть евреем по-прежнему больше честь, чем проклятие»[67]. – «Люди не хотят отдавать это ощущение… выделенности, не хотят „обменивать“ его на что-либо иное… Отдать свою отмеченность – значит что-то серьёзное и ценное потерять»[68]. – «Наша аномалия как государства, как народа и как движения… поступиться ли величием и страданиями, связанными с этой аномалией, или, наоборот, зная ей цену, всячески укреплять её?»; «мы имеем дело с особого рода сущностью, которую не только никакой топор не вырубит, но не способна объяснить никакая историческая или философская теория»[69]. – «Хотим мы этого или не хотим, наши успехи и поражения, а также наши грехи и заслуги имеют всемирно-исторический характер и всемирно-историческое значение… Борьба за будущее евреев есть также и борьба за тот или иной образ всего остального мира»[70]. – «Особость, не имеющая себе аналога в мировой истории» – это то, что евреи смогли совместить в себе национальное и универсальное начала, это «народ – сугубо национальный и космополитический – в одно и то же время»; «противоречивое единство этих двух начал (самоутверждение и ассимиляция) представляет собой высший закон еврейской жизни»[71]. – «Наше самосознание было в целом и космополитическим, и элитарным»[72].

вернуться

59

Н. Струве. От издателя // Сергий Булгаков. Христианство и еврейский вопрос. Париж: YMCA-Press, 1991, с. 6;

вернуться

60

Сергий Булгаков. Сион // Христианство и еврейский вопрос. Париж: YMCA-Press, 1991, с. 7–8.

вернуться

61

П. Самородницкий. Странный народец // «22», 1980, № 15, с. 137.

вернуться

62

С. Цирюльников. Философия еврейской аномалии* // ВМ, Нью-Йорк, 1984, № 77, с. 144.

вернуться

63

А. Воронель. Уникальность Израиля // «22», 1981, № 20, с. 123.

вернуться

64

П. Самородницкий. Странный народец // «22», 1980, № 15, с. 145.

вернуться

65

Р. Виссе. «Свет для народов»? // «22», 1991, № 77, с. 111.

вернуться

66

А. Воронель. Накануне XXI века // «22», 1991, № 74, с. 141.

вернуться

67

Д. Сэгре. Сионизм до и после национального возрождения // «22», 1978, № 3, с. 142.

вернуться

68

Д. Левин. На краю соблазна: [Интервью] // «22», 1978, № 1, с. 53.

вернуться

69

И. Эльдад. Еврейская аномалия в трёх измерениях // ВМ, Нью-Йорк, 1984, № 76, с. 140, 147.

вернуться

70

А. Воронель. Накануне XXI века // «22», 1991, № 74, с. 146–147.

вернуться

71

С. Цирюльников. Философия еврейской аномалии // ВМ, Нью-Йорк, 1984, № 77, с. 149, 152, 154–155.

вернуться

72

А. Кучерский. Еврейская парадигма // «22», 1993, № 88, с. 136.