Партогену Фигурову показалось, что в глазах мучителя засверкали искорки. Эти бесовские искорки предвещали чертовски жаркий костер. Он вмиг почувствовал себя еретиком, обложенным вязанками хвороста. Сейчас бросят факел, и он будет корчиться в агонии, объятый пламенем. Пройдет несколько минут и вместо него останется лишь почерневшая мумия. «Не может быть! Этого просто не может быть!» — успокаивал он себя.
«Добро пожаловать в потребительский рай! — между тем продолжал похититель. — Весь мир у ваших ног, господин! Материальный мир! Все блага этого мира — здесь, в этом хрустальном зале, заставленном зеркалами, заваленном золотом! Все — вы слышите? — все прольется на вас из рога изобилия! И прямо сейчас! Все краски природы, все прелести жизни! Все смешается в буйной свистопляске безудержных желаний! Готовы ли вы получать удовольствия, о, мой повелитель?» В глазах рыжего теперь уже полыхал огонь.
Фигуров зажмурил глаза. Он чувствовал жар. Что с ним происходит? Где он — в аду или в раю? Что с его головой? Перегрелась? А ведь он оказался плохим психологом, подумал он про себя. Он так и не понял, кто это такой… Кто этот дьявол-искуситель и что ему от него нужно?..
Боль с резким свистом ударила в мозг. Ему показалось, что его сердце — пуговица, которая чуть не оторвалась от старого пальто. Заныла кожа щек и губ. Это рыжий палач сорвал скотч, залепивший его рот. «Так каков же будет ваш выбор, повелитель? — теперь уже откровенно паясничал он. — С чего мы начнем? Шампунь „вошь, гоу хоум“? Вонючие чипсы „клей`с“? Поганый „блядомед“ или „еблон“? Чего лучше, а? Чего вашей душеньке угодно?»
Партоген Фигуров знал, что он сейчас должен что-то сказать. Он еще не знал, что именно, но это что-то должно быть необычайно важным, потому что от этого ответа может зависеть его судьба, его жизнь. Но вместо этих умных слов он лишь протяжно застонал: «Ааааааааааааааааа!»
Нет, он все еще не мог поверить в то, что это происходит с ним на самом деле! Он, человек, который привык в жизни побеждать, все еще не мог смириться с ролью жалкой жертвы. Он вспомнил пьяные оргии с групповым сексом, с омерзением вспомнил, как, перепив коктейлей, попробовал получить удовольствие от побоев. Он тогда понял, что в нем нет ни капли мазохистских наклонностей, ровно как и садистских. Ему это все было противно. Он слишком любил свое тело, чтобы над ним изгаляться. Он считал себя утонченным эстетом, чуждым насилия. И вот теперь он смят и раздавлен грубой физической силой! Что с ним теперь будет?..
«Чего-чего, паря? Я не понял! — угрожающе надвинулся на него рыжий — Так с чего мы начнем?» Фигуров молчал. Ему охватил стыд за свою слабость. Он сжал веки до рези в глазах. Видимо, рыжий подумал о том же самом, потому что кто-то сказал: «Честно говоря, я думал, что ты мужик, а ты оказался бабой…» Или он этого не говорил и ему только послышалось? Он открыл глаза. Все оставалось как прежде. Включенный телевизор — в ногах. Рыжий палач — сбоку. Он нервно бил кулаком по ладони левой руки. Как странно, что он даже не слышал орущего телевизора!
Он увидел сексапильную женщину с длиннющими ногами. Это была Виола, мулатка из Пуэрто-Рико. Он высмотрел ее на берегу зловонной Темзы. У нее была смуглая кожа, на которой изумительно свежо смотрелся белый цвет. На ней был надет только испанский воротник. Зато какой! За воротник она закладывала серебристые пластинки. Он услышал знакомый слоган a la-Маяковский, произносимый сочным баритоном диктора НРТ Олега Квакина. «„Сперминт“ изобрел буржуй! Жуй! Жуй! Жуй!» Виола начинала жадно срывать обертки и совать пластинки в рот.
Что было дальше, он увидеть не успел, потому что рыжий обрадовано воскликнул: «Ага, паря! Смотри сюда!» Он быстро отошел к стене. Фигуров приподнял голову и почувствовал боль сначала в шее, затем в позвоночнике. Но любопытство было сильнее и он продолжал наблюдать. Рыжий наклонился над кучей хлама, сваленного у стены, резким движением отдернул красное пальто с меховым воротником, изъеденным молью, подняв облако пыли. Фигуров чихнул. На глаза у него выступили слезы.
Он увидел в волосатых руках рыжего верзилы маленькие яркие упаковки жевательной резинки «Сперминт», рекламу которой только что крутили по ящику. Тот придвинул ногой старую табуретку и положил все это добро на нее. «Но зачем?» — изумленно воскликнул Партоген Фигуров. Здоровые ручищи рыжего между тем уже судорожно срывали с упаковки пленку, распечатывали и мяли тонкие пластинки. Фигуров с содроганием наблюдал за этими сильными руками.