Но это вряд ли. Вряд ли кто будет копать всерьез. Не маршал же и не министр. Обычный человек, обычная судьба, тривиальная, в общем-то, для тех времен биография. Я сейчас точно не буду – я делаю черновое просеивание и впереди еще длинный список. Но как-то царапнул меня сбитый на взлете большевик Валерьян Языков, так и не ставший ни академиком, ни наркомом.
Царапнул.
Пески времени заносят все медленно, но верно. Широкими массами давно позабыт не только полковник Перхуров, но и Ярославский мятеж как таковой.
Никому уже нет дела ни до партийных дискуссий, ни до борьбы с троцкистами, ни по большому счету, до самой революции. Столетний юбилей прошел – и слава богу. Не при коммунистах, слава богу, живем, «Историю КПСС» больше учить не надо.
«От героев былых времен не осталось порой имен…».
Время стирает все, и чем дальше, тем качественнее. А это… Это просто маленький кусочек огромной мозаики, который я зачем-то расчистил.
А теперь еще и вам показал.
Кто там следующий по списку? «Пухов В.И., помощник начальника административного управления МГА»…
Студенты
На Языкове я понял, что мое увлечение историей Московской горной академии переросло рамки простого любопытства.
Но то, что мне придется писать книгу, я осознал после одной обычной на первый взгляд фотографии. Вот она.
Банальней этой фотографии разве что семейные снимки. Студенческая компания друзей-однокурсников сфотографировалась на память – что может быть тривиальнее? У кого из учившихся в вузах и, особенно, живших в общежитии нет подобных фотографий с соседями по комнате?
Студенты тоже вполне банальны и ничем особым не выделяются – технический вуз, будущие инженеры. Двое постарше, остальные практически одногодки в возрасте «едва за двадцать». Двадцать один, если быть точным. По нынешним временам – дети практически. Поскольку вуз столичный, а контингент общажный, резонно предположить, что перед нами провинциалы, съехавшиеся в Белокаменную со всех концов страны. Так и есть – тут и льняная Кострома, и нефтяной Баку, и пожарно-каланчевский Витебск, и зарубежная тогда Чита, столица иностранного государства с названием «Дальневосточная республика», признанного, правда, только Советской Россией.
Выдают их разве что глаза – слишком уж тяжелый взгляд у этих двадцатилетних пацанов. Обычно так смотрят матерые мужики, жизнью обстоятельно битые и во многих щёлоках варенные. Разгадка — на календаре: 1922 год. По окраинам страны еще полыхают последние очаги Гражданской, еще идет война на родном для одного из них Дальнем Востоке, но по большому счету в России наконец-то затихает страшная семилетняя кровавая мясорубка, едва не опрокинувшая страну в небытие. Завершается «веселое время», как его назвал их ровесник – не по годам, а по судьбе – по имени Аркадий Голиков. Тот самый лихой красный командир, которому еще только предстоит стать создателем великой советской детской литературы Аркадием Гайдаром. Засыпает страшное чудовище Смуты, на проклятые времена бодрствования которого и пришлось взросление этих юношей, ровесников буйного и бурного XX века.
Едва отпраздновавшие свой двадцать первый день рождения, они видели в этой жизни всё. Каждый их них давно разменял свой счет, и мог бы с чистой совестью повторить за поэтом:
Мы довольно близко видели смерть
и, пожалуй, сами могли умереть,
мы ходили везде, где можно ходить,
и смотрели на все, на что можно смотреть.
…
И, честное слово, нам ничего не снилось
когда, свернувшись в углу,
мы дремали в летящей без фар машине
или на твердом полу.
У нас была чистая совесть людей,
посмотревших в глаза войне.
И мы слишком много видели днем,
чтобы видеть еще во сне.
Некоторые публицисты называли этих ровесников века «волчатами Революции», но это неверно: волчатами они если и были, то страшно давно – войну тому назад. Каждый из них прошел Гражданскую от начала и до конца, а на войне либо взрослеют быстро, либо не взрослеют вообще.
На этом фото – не юнцы, и даже не просто рано повзрослевшие мужики. Это лучшие бойцы, многократно проверенные в деле ветераны. Те самые «битые», которые стоят десятка небитых. А юный возраст – никакая этому не помеха, как верно заметил один из них, «в то время люди созревали рано — условия жизни и сами события были стимуляторами роста». Это были родные дети Революции, часто ставшие под ее знамена еще в 15-16 летнем возрасте.