Традиция зажжения олимпийского огня на период главных соревнований спортивного четырехлетия возводит современное олимпийское движение к его прообразу — античным Играм. Тогда спортивные состязания имели культовое значение и были призваны прославлять сонм греческих богов, восседавших, по всеобщему убеждению, на вершине горы Олимп. Такая же история была с менее известными античными соревнованиями — Великими Панафинеями, во время которых атлеты своими состязаниями приносили жертву богине Афине Палладе. Всеобщее примирение, прекращение войн на период таких соревнований были обусловлены не собственно любовью древних ахейцев к спорту, а религиозным подтекстом.
Тем не менее в наши дни идея всеобщего объединения в празднике спорта, символом которого стал служить олимпийский огонь, приносимый через полмира в столицу очередных Игр, выглядит очень красиво и благородно. Спорт и вправду остался одним из очень немногих явлений, по-настоящему объединяющих людей самых разных национальностей и убеждений.
Несение факела с олимпийским огнем, особенно на завершающих этапах его пути к главному олимпийскому стадиону, является высокой честью, предоставляемой лучшим представителям нации, отличившимся в различных областях. Что же касается права зажечь этим факелом сам огонь очередной Олимпиады, который будет гореть день и ночь до момента закрытия Игр, то эта честь для спортсмена не сравнима ни с чем. Ее оказывают лучшим из лучших, в каком-то смысле людям, символизирующим национальный спорт, национальную культуру, имеющим бесспорный авторитет и безупречную репутацию. Это что-то сопоставимое с почетным поручением нести национальный флаг во главе делегации твоей страны на открытии Игр, но на порядок значимее.
Обо всем этом я не мог не думать, когда буквально за неделю до 19 июля — дня торжественного открытия Игр я от Гомельского узнал, что зажигать огонь московской Олимпиады поручено мне. Разумеется, я воспринял это как огромную честь и огромное доверие, оказанные мне моей страной, — именно так, а не в качестве доверия партии и правительства. Они мне, конечно, тоже были дороги, но не в такой степени.
Спрашивать, согласен я или нет, никому, естественно, и в голову не приходило, — согласие презюмировалось. Мне размышлять на тему «достоин ли я?» было просто некогда. До церемонии открытия оставалось совсем мало времени, а мне еще предстояло подготовиться к почетной миссии.
Почему объявление этого решения состоялось столь поздно, мне неизвестно. Единственная версия, которая у меня есть, — это сохранявшаяся до последнего неопределенность руководства в выборе, кому доверить почетное право. Насколько я понимаю, у меня был как минимум один серьезный конкурент — прославленный легкоатлет Виктор Санеев, трехкратный Олимпийский чемпион в тройном прыжке. Ему, в конечном счете, доверили второе по значимости действие в церемонии открытия — он пронес олимпийский факел по Большой спортивной арене и передал его в руки мне.
Почему выбор пал в конце концов на меня, а не на Санеева, у меня также есть только одно объяснение. Скорее всего, по замыслу организаторов, зажигать огонь московской Олимпиады было логично доверить спортсмену-москвичу. Уроженец Сухуми Санеев жил в Тбилиси. Так мечта моего детства о ЦСКА, превратившая меня из сибиряка в москвича, привела меня и к главной чаше олимпийского огня московского форума.
Так или иначе, нужно было срочно репетировать процедуру зажжения. Те, кто видел церемонию открытия, представляют себе, как это было красиво задумано. Получив факел от Виктора Санеева, мне предстояло взбежать к чаше, возвышающейся над Большой спортивной ареной «Лужников», по «живой лестнице» из щитов, поднимаемых руками статистов и как бы вырастающих передо мной по мере движения.
Задумано было, действительно, красиво, да и получилось тоже неплохо, но. не сразу. На первых репетициях статисты действовали несогласованно, между щитами возникали приличные зазоры, в один из которых я и угодил ногой. «Эге, — подумал я впервые, — не хватало еще ахилл порвать на этой церемонии».
Хорошо запомнилась мне генеральная репетиция торжества. Лил проливной дождь, который терпеливо переносили 100 тысяч (!) зрителей, собранных для полного воссоздания обстановки 19 июля. Что касается моей миссии, то она в этих условиях становилась практически невыполнимой — свежевыкрашенные белой масляной краской мокрые от дождя щиты не просто превратились в гарантированный источник травмы. Я реально не мог бы подняться бегом по скользкой поверхности до верха — начиная с середины подъем становился достаточно крутым.
С большим трудом и исключительно осторожно, разумеется, не бегом, а пешком я поднялся к чаше, но на саму церемонию открытия предусмотрительно облачился в легкоатлетические шиповки — привычную с детства и безопасную обувь.
Впрочем, в день праздника они оказались излишними. Над «Лужниками» во всем своем великолепии сияло солнце (думаю, это был один из первых случаев применения технологии разгона туч в день особо значимого торжества). Все было очень красиво и трогательно — тысячи спортсменов и статистов, участвующих в церемонии, десятки тысяч зрителей на трибунах, миллионы у экранов телевизоров. Клятва спортсменов, прочитанная гимнастом Николаем Андриановым[39], привет с космической орбиты астронавтов Леонида Попова и Валерия Рюмина, обращение генсека Леонида Брежнева. Огромная стая белых голубей, взлетающих над «Лужниками».
Конечно, как это всегда бывает у нас в России, не обошлось-таки без накладок. Главная была, конечно, в том, что в ходе «настоящей» церемонии Санееву и мне пришлось держать в руках не муляж, как на репетициях, и даже не настоящий факел с газовым баллоном, который спортсмены несли на подступах к «Лужникам», а суперразработку советской науки — факел со специальной шашкой. Ее не способен был загасить даже тропический ливень, и она гарантировала безупречное воспламенение в главной олимпийской чаше, но температура внутри нее была. 2,5 тысячи градусов! Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы мы, практически никак не проинструктированные, обошлись с этим чудом науки как-то неправильно.
Некоторые трения имели место уже после церемонии. Среди представителей некоторых видов спорта начались разговоры — «почему доверие оказано не нам?» и т. д. Возможно, позднее объявление моей кандидатуры оказалось тем добром, без которого не бывает худа: по крайней мере, накануне стартов в олимпийской сборной не было склок.
Кроме того, выяснилось, что на церемонии открытия все советские спортсмены, а мы с Санеевым как оказавшиеся у всех на виду — и подавно, должны были быть в одежде от фирмы «Мицуно», с которой наше руководство, оказывается, заключило контракт. Нам об этом ничего не сказали, и мы по привычке облачились в «Адидас». В результате японцы устроили скандал и требовали выплаты неустойки. О том, что даже носового платка от этой фирмы, предоставившей полный комплект спортивной формы для сборной СССР, мы не увидели, говорить, я думаю, излишне.
То, что я сохраню за собой исторический факел, я заранее договорился с организаторами. В подтрибунном помещении, куда я попал сразу после зажжения олимпийского огня, какие-то официальные хмыри попытались его по-тихому у меня отобрать, но я не дался. Так этот факел и хранится у меня.
В числе 100 тысяч зрителей в «Лужниках» были и моя жена с трехлетним Сашкой. После окончания церемонии они отправились домой на такси. Услышав по радио репортаж о только что состоявшемся открытии московской Олимпиады, сынок с гордостью поведал таксисту, что это его папа сейчас «зажег олимпийскую чашку».
Не скрою, это были незабываемые впечатления. Даже сейчас, через 30 лет, я с комком в горле вспоминаю тот огромный, уникальный всемирный праздник спорта, мира и дружбы, к которому я оказался причастным. Тогда, в 80-м, оказанное доверие стало для меня приятной неожиданностью. Оказалось, что кто-то заметил мой вклад в успехи советского баскетбола, мои без малого 15 лет в сборной СССР, десятки тяжелейших матчей, в которых я помогал команде набрать решающие очки и одержать важные победы.
39
Андрианов Николай Ефимович (род. 1952) — знаменитый советский спортсмен, 7-кратный Олимпийский чемпион по спортивной гимнастике (1972, 1976, 1980).