Второе письмо я прочел здесь же, за скудным завтраком. Оно было от жены и датировалось апрелем. То есть, шло оно до меня пять с лишним месяцев. Чудо что при нынешней ситуации, когда большая часть корреспонденции попадает в руки японцев, оно вообще добралось до адресата.
Его я вскрыл и завис над крупными буквами. Первая же новость меня потрясла — Маришка была беременна! Вот те раз! Это ж сколько времени прошло с нашей последней встречи?
Я стал загибать пальцы и вышло, что письмо она мне написала уже на четвертом месяце беременности и сейчас, выходит, она должна была родить. То есть я здесь, в этом мире второй раз стал отцом!? А вообще за оба мира я родил уже четвертого ребенка? И не дай бог опять девочку!
Честно признаться то, что Маришка не нагуляла живот на стороне у меня не вызывало никакого сомнения. Не тем она была человеком, чтобы вильнуть хвостом, тем более при нынешних-то нормах морали. Нет, я конечно прекрасно вижу, что и здесь люди гуляют направо и налево, но вот того безобразия, что было в моем мире, той легкомысленности здесь не было. В это время к верности относились более серьезно, а Маришка при всех ее суфражистких наклонностях на самом деле была образцом супружеской верности. Сама ни на кого не смотрела, а мимолетных ухажеров, пытавшихся отвесить комплименты, сбивала на взлете. У нее не забалуешь.
Так что, ребенок точно мой, да и по срокам как раз совпадает. И на самом деле я был рад такому развитию событий — своих детей я любил и еще в том мире я искренне наслаждался своими голожопочками, когда они ко мне ластились. Принимать обнимашки и признания в любви от собственных детей было для меня настоящим счастьем.
После кафешантанки я медленно побрел домой. Там, на дачных участках теперь всегда кипела жизнь. С началом интенсивных бомбардировок города сюда перебралось масса народа. Те домики, что с наступлением холодов всегда покидались хозяевами, теперь были обитаемы. Со дворов исчезли собаки — то ли хозяевам стало невыгодно их содержать, то ли китайцы, живущие окрест, пожрали. Здесь же, в поселке появились многочисленные землянки, вырытые в подножиях сопок. Люди предпочитали мириться с многочисленными неудобствами, лишь бы не попасть под шальной снаряд.
Лизка сразу раскусила мое настроение. Склонив голову набок и хитро прищурившись, спросила мены:
— Что такого хорошего случилось, что вы выглядите словно умалишенный, Василий Иванович? Неужели война скоро закончится?
— Лучше, Лиза, намного лучше.
— Ох, и что же может быть лучше этого? Неужто Император японский своему богу представился?
Я счастливо мотнул головой и блаженно ответил?
— Нет, Лиз. Просто я, похоже, снова стал отцом.
Она охнула:
— Марина Степановна счастливая женщина!
— Нет, Лиз, это я счастливый муж, — улыбнулся я и распорядился: — А ну, тащи-ка всю выпивку на стол, готовь закуски и зови соседей. Этой радостью надо поделиться!
Она убежала исполнять приказание. У нас был заныкан ящик коньяка и мне его не было жалко. С закуской тоже проблем никаких не возникло, так что через пару часов ко мне повалили гости, принесли с собою поздравления. Совсем чужие мне люди, которых я не знал, разделили со мною радость — скромно, по рюмашке опрокинули горячительное и хорошенько закусили.
Через пару дней я по старой схеме отправился в Чифу. Снова захватил с собою Петра и Мурзина, снова поселился в той же гостинице. И снова со мною на «Лейтенанте Буракове» в китайский город ушел лейтенант Колчак. Поднимаясь на палубу, будущий гроза большевиков имел вид весьма болезненный, при каждом шаге едва заметно морщился. Выйдя из бухты, я, встретившись с ним лежащим в кубрике миноносца, спросил:
— Чего вы такой, Александр Васильевич? Не заболели ли?
Он повернул в мою сторону голову.
— Ревматизм разыгрался, — пожаловался он с глубоким вздохом. — Суставы ломит, спасу нет. После моего похода на север заболел и теперь вот мучаюсь. Летом, когда тепло, еще куда ни шло, терпеть можно, а вот когда холода наступают, так и вовсе руки поднять не силах.
— Так чего же вы не уйдете со службы при такой-то болезни? Это ведь не шутки.
— Не хочу уходить, не желаю, — с болью в голосе, но твердо ответил он. — Врачи говорят, что болезнь, если ее лечить, может отступить. Так что, думаю, рано мне из флота уходить. Я еще до адмирала дослужиться желаю.
— Вам тогда служить надо там, где всегда тепло.
— Вот я и иду в Чифу. Там не так мерзко и не так холодно. Я у Витгефта отпрашивался на сушу, на какую-нибудь батарею, но он предложил мне сходить вместе с вами, и я согласился. Там моим суставам и вправду должно стать полегче. Черт его знает, может китайские доктора мне смогут помочь? Как вы считаете?
— Может быть, — неуверенно пожал я плечами.
— Говорят, что они как-то горячими иголками лечат. Не слышали ничего о таком способе?
— Слышал, как не слышать. Иглоукалывание называется.
— И как? Что люди об этом говорят?
Я пожал плечам:
— Кому-то помогает, а кому-то нет. Шарлатанов и в их среде хватает.
Он вздохнул и замолчал, погрузившись в собственные мысли. Колчак не был говоруном, он больше отмалчивался. Вот и сейчас, дав себе мимолетную слабость, он снова замкнулся и запер собственные переживания внутри.
До Чифу добрались без проблем. Командир «Буракова», сойдя на берег, вместе с Колчаком ушел до нашего консульства, а позже, по истечению светового дня, снялся с якоря и ушел обратно в Артур, увозя с собою полученные из столицы телеграммы и письма.
Колчак через консула договорился с местным губернатором о том, что нанятые нами суда проводят два боевых корабля, проследят за тем, чтобы японцы не нарушили никаких договоренностей. Я же, едва устроился в гостинице, пошел по уже известному маршруту скупать продовольствие. Меня уже знали и потому на этот раз все прошло намного легче и в разы быстрее. Но прежде чем отправиться на склады торговцев, я заскочил на телеграфную станцию и отправил домой сообщение, требуя ответа от жены. Все же мне нужно было твердо знать, как прошли роды, кого она родила и как назвала. Ответ прилетел на третий день и из длинной телеграммы я узнал, что роды прошли хорошо, я второй раз стал отцом прекрасной дочки, которую назвали Софьей. Что ж, девчонка это тоже хорошо и в тот день я снова отметил это событие, напоив до потери сознания и Петра, и Мурзина и самого Колчака. Да и я хорошенько приложился, искренне радуясь новому карапузу, которого уже не терпелось взять на руки. Но…! Но, все-таки девочки…. Четвертая в моей жизни…. А мне уже хочется пацана.
Мы в Чифу пребывали уже пятый день и все деньги, что были выделены на покупку продовольствия, к этому времени оказались почти потрачены. Выход до осажденной крепости по плану должен состояться через четыре дня, так что у нас оказалась масса времени, чтобы провести его с пользой для души и тела. Колчак занимался фрахтом судов и погрузкой, я же, откровенно бездельничал. Ходил по городу, сидел в ресторанчиках, ковырялся в товарах китайских лавок. Петр, улучив момент, смылся к своей ненаглядной, Мурзин же впал в какую-то меланхолию, таскался вместе со мною и так же без особого энтузиазма ковырялся в местных товарах, ища забавную безделушку.
В какой-то день на рейде появился японский миноносец. Он бросил якорь в полдень, и на берег сошла безоружная команда под предводительством высокого и худого лейтенанта. Это событие сразу напрягло китайцев. Народ зашушукался, занервничал, к миноносцу прибыл представитель нового адмирала. А сам лейтенант с командой, направился к дацуну. Вскоре он оттуда вышел и развернул свою подрывную деятельность в порту. И буквально через час, через два ко мне в гостиницу стали приходить капитаны зафрахтованных судов и отказываться от всех договоренностей. Через расспросы выяснилось, что японец напрямую говорил им, что если их корабли пойдут в Артур, то его миноносец предпримет атаку. Понятное дело, желающих проверять на собственной шкуре решимость японца не нашлось, тем более все еще прекрасно помнили инцидент с «Решительным». Ну а в подтверждение своих слов японский миноносец ушел с рейда и демонстративно встал на якорь в нейтральных водах.