Следующим днем я все семейство Мальцевых рассаживал на поезд до Москвы. Братья первыми заползли в вагон, закинув багаж. Мать их, глубоко вздохнув, поцеловала меня в щеку, перекрестила, и, всплакнув в платочек, с кряхтением заползла в тамбур. На перроне остались только я, Марина и Степан Ильич.
— Ну, что, жених, до свидания что ли? Через месяц жду у себя.
— Конечно. На собственную-то свадьбу я не опоздаю.
— А не передумаешь?
— Нет, не передумаю. Все решено.
Он посмотрел пристально мне в глаза, заглянул прямо в душу.
— Хороший ты мужик, Иваныч. Моя Маришка с тобой будет счастлива.
Мне оставалось только улыбнуться на его слова. Сказать я ничего не смог.
— Ну, ладно. Ты давай, не задерживайся тут с невестой, да на людях не целуйтесь. Не на всю жизнь расстаетесь, а всего лишь на месяц. А я пошел обустраиваться. Пока что ли, Иваныч, — и с этими словами он забрался в вагон. Махнул мне оттуда рукой, да и скрылся в темноте перехода.
Я повернулся к Марине. Она стояла слегка растерянная, ухватилась ручками за сумочку. В глазах ожидание, тревога и опаска. Три эмоции в одном взгляде, даже не знаю, как это у нее получается.
— Ты не волнуйся, — сказал я ей нежно, — я приеду.
Она мелко кивнула. Поджала сумочку к груди.
— Не переживай, ну что ты?
Она сглотнула и, посмотрев на меня глазами полными печали, как кот из «Шрека», вдруг призналась:
— Страшно…
— Чего же?
— А что в этом замужестве делать? Я ведь никогда…
Я улыбнулся.
— Там ничего страшного нет. Не мы первые. Справимся как-нибудь. Слава богу, не побираемся, жить есть где, да и разлада у нас пока не было.
— А папенька на матушку кричит иногда. А вдруг и ты так же?
— Нет, я не такой, — заверил я Марину. Притянул вдруг к себе и крепко обнял. Она уткнулась лицом мне в плечо. — Все у нас будет нормально, я обещаю.
Она молча кивнула. Мы постояли так пару минут, наплевав на мнение окружающих.
— А я ведь раньше обещала себе, что замуж никогда не выйду, — сказала она вдруг едва слышно. — С папенькой ругалась часто из-за его женихов… Какая же я была глупой!
Я ей не ответил, а лишь крепче ее обнял.
Мы так простояли на перроне еще минут десять, ничего друг другу не говорили, просто ждали сигнала паровоза. Наконец, гудок просвистел, и проводник, стоящий возле вагона, поторопил нас:
— Пожалуйста, поторопитесь. Поезд скоро тронется.
Марина отстранилась, оторвалась от моего плеча. Затем потянулась ко мне и поцеловала пухлыми губами в щеку.
— До свидания, — сказал я ей и она, развернувшись, пошла к вагону. Я смотрел ей вслед, а она, склонив голову, скрылась в темноте тамбура. И только оттуда махнула мне ручкой.
Гудок поезда просвистел еще раз. Проводник, убедившись, что больше никого нет, сам забрался в вагон и приготовился к отправлению. А я, пробежавшись глазами по окнам вагона, желая увидеть Марину, заметил в одном из них улыбающуюся морду Саввы, старшего сына Мальцева. Он ощерился довольно, бросил неслышимую мне фразу и, беззвучно заржав, показал мне кулак. Понятно…, вспомнил вчерашнее знакомство с осиновой доской и шутливо пообещал на свадьбе припомнить. Я в долгу не остался — мой набитый кулак проводил его усмехающуюся рожу в дальний путь.
Поезд уехал, оставив после себя клубы пара и дыма. Толпа схлынула, провожающие рассосались. Пора бы и мне заняться делами. И, развернувшись, я пошел ловить извозчика. Сегодня мне предстоит еще выкупить у своего банка облигаций на шестьдесят пять тысяч. И пора бы Мишке заняться покупкой присмотренного литейного заводика. Денег уже должно хватить.