Его заметила мама. Повернулась к нему.
— Проснулся? Кушать хочешь? — кивнула на столовые приборы в его руках. — Хорошо, продукты купил. А то я уже не знала, из чего готовить.
— По горизонтали. Житель европейской страны, хранившей нейтралитет во Второй мировой войне. Четыре буквы. — Отец разгадывал кроссворд в газете.
— Швед, — выдавил Антон.
— Ш-в-е-д, — проговорил отец по буквам и заполнил карандашом квадратики. — Правильно.
Швед Антона спас. Если бы у него автоматически не включился нужный участок в мозгу, то голову определенно замкнуло, и она перегорела бы полностью и бесповоротно. Теперь же стал потихоньку оживать. Деревянные ноги подогнулись в коленях, Антон упал на стул. Мама подсела к отцу, смотрела на сына со щемящей жалостью. Такое выражение лица было у нее, когда водила в детстве к зубному врачу. «Надо потерпеть, хотела бы, но не могу взять на себя твою боль и страх. Надо потерпеть». Отец продолжил изображать сцену «все как бы обычно, я вот тут кроссвордом балуюсь».
— Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? — вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. — Кюсю! — стал вписывать.
— У тебя трубка погасла, — пробормотал Антон. — Это вы? Откуда?
— Да ее что кури, что просто во рту держи! Отец явно уходил от ответа, и мама (или кто они?)
тоже. Принялась незлобиво бранить отца:
— Только продукты переводишь. Вот позавчера спиртное пил… Антоша, это он твою водку ополовинил. Зачем, спрашивается, если вкуса не чувствуешь?
— Привычка — та же натура.
— Откуда вы? — перебил Антон. — Отвечайте немедленно, или я сойду с ума!
— Известно откуда. — Мама развела руками. — Сам понимаешь.
— Нет! — крикнул Антон и почувствовал легкое дуновение уверенности от своего зычного голоса. — Я ничего не понимаю! Мои родители умерли! У-мер-ли! — раздельно повторил он. — Печь крематория — это не холодильник криогенный для миллиардеров. Пепел! Пепел моих родителей покоится на Хованском кладбище. Западное Хованское, седьмой ряд третьей линии, — зачем-то уточнил он.
— А помнишь прекрасную легенду, как нашли могилу шотландского воина? — спросил отец. — На ней было написано: «Не стой над моею могилой в слезах. Меня здесь нет, и я не прах!»
— Кто вы? — простонал Антон, едва не плача.
— Сыночек! — На мамином лице, точно в зеркале, отражались его эмоции. — Это мы, твои родители. Разве не узнаешь?
— Водки! — изрек отец. — Света, налей ему водки!
— Лучше валерьянки, — подхватилась мама.
Она накапала в рюмку лекарства, не протянула Антону, а поставила перед ним. Правильно сделала, потому что он смертельно боялся дотронуться до оживших родителей.
Антон залпом проглотил валерьянку. Лучше бы он был лошадью, а снадобье — каплей никотина. Но он был человеком, и лекарство оказало то же действие, что и на большое животное, то есть никакого.
— Убедительно прошу! — зло насупился Антон. — Объяснить мне ваше появление и происхождение. В выражениях, понятных с точки зрения физики, биологии или любой прочей материалистической науки. Я не позволю издеваться над памятью моих родителей! Если надо мной в последнее время ставят опыты, облучают неизвестно чем, вызывают дикие галлюцинации, то я заявляю протест! Это нарушение прав человека! Я не подопытная мартышка и не собираюсь служить экспериментальным мясом для гребаных эсэсовцев от науки!
Господи! Как же он без них соскучился! Даже не представлял — насколько. Отец (виртуальный) правдиво нервничает. Возьмет погасшую трубку в рот, вынет, переложит из одной руки в другую, в воздухе махнет. Он любил читать морали, готовился к ним, мысленно составляя нравоучительную проповедь, и жестикулировал с трубкой в руке. На мамином лице, родном до остановки сердца, целая гамма чувств: от «рыбий жир за плохие слова» и до «маленький мой страдает».
Антон застонал, грохнулся лбом об стол и застыл. Некоторое время молчали. Потом мама тихо подала голос:
— Если бы мы могли, разве не рассказали?
— Нет, ну если сын не хочет, — так же тихо ответил отец, и Антон отлично представил, как он сейчас жестикулирует трубкой. — Не признает нас, не понимает, что избранный, то, Света, уберемся отсюда? Со Светой на том свете, — горько скаламбурил отец, и по его тону Антон понял, что эту фразу батя произносил много-много раз.
— Подождите! — Антон поднял голову и выпрямился. — Значит, я избранный? В чем? Во что? По какой линии?
— Тошенька! — быстро заговорила мама. — Никто эксперименты над тобой не ставит. И твое здоровье нам дороже собственного, то есть у нас сейчас нет здоровья, а… — Она тоже запуталась и посмотрела на мужа, словно просила о поддержке.
— Мы тебя хотели подготовить, — заговорил отец. — Квартиру драили, Ирина Сергеевна согласилась по-старому у подъезда прогуляться, а Витя Федоров сам настоял. У него ведь мама сейчас тяжело болеет, хотел с твоей помощью облегчить…
— Не отвлекайся, — напомнила Светлана Владимировна.
— Да. Так вот. Что дальше говорить? — Он вопросительно посмотрел на жену.
— Ты же готовился, хотел пример про теорию относительности, — напомнила она.
Отец кивнул и сделал новый заход:
— Когда тебе было семь лет, ты просил меня объяснить теорию относительности. Я рассказывал три вечера, ты тогда что-нибудь понял?
Антон вспомнил ту историю. Отец начал издалека, чертил схемы, писал простейшие уравнения. Антону быстро надоело, он ничего не понимал, хотел убежать во двор к друзьям и не внимать нудным толкованиям, а отец несколько вечеров его мучил. Потом, много лет спустя, Антон услышал анекдот, точно описывающий ситуацию:
«Маленький сын спрашивает отца: „Папа, почему, когда яблоко кусаешь, оно темнеет?“ — „Видишь ли, мальчик, яблочный сок, находящийся в клетках этого плода, содержит много элемента под названием железо. Когда ты надкусываешь яблоко, железо в яблочном соке вступает в реакцию окисления с кислородом, который, в свою очередь, содержится в воздухе. В результате получается соединение, которое называется окись железа. Это соединение имеет характерный бурый цвет“. Мальчик помолчал некоторое время, а потом спросил: „Папа, а с кем ты сейчас разговаривал?“
— В теории относительности тогда, — признался Антон, — я не понял ни бельмеса, п… — У него едва не вырвалось «папа».
— Вот видишь! — обрадовался отец. — Значит, ты можешь признать, что существуют знания, которые твой ум, не обладающий соответствующим понятийным аппаратом, освоить не способен!
— А ужин остывает, — напомнила мама.
— Подожди! — хором сказали отец и сын.
— Хорошо, — кивнул Антон, — то есть нехорошо, но пока оставим. Вы сказали, что я избранный. Надеюсь, реалии этого, — он двумя указательными пальцами потыкал в пол, — этого мира мне доступны? В чем моя избранность?
— Ты же нас видишь, разговариваешь! — удивилась мама. — Можем тебе в хозяйстве помочь. Купи завтра фарш, пельменей налеплю. Только обязательно чтобы и свиной и говяжий.
— Куплю, — автоматически согласился Антон, ему очень не понравилось, что отец отвел взгляд. — Очень вас прошу, умоляю, если хотите, объясните мне, что происходит.
Отец вопросительно глянул на маму.
Они были удивительно гармоничной парой, подумал Антон. Только сейчас заметил или сформулировал: одно сознание на двоих. Не потому, что ущербное, а потому, что союз — настоящий, редкий и счастливый. Один поддерживает, подпитывает другого — руками, мыслями, самим существованием.
— Ты всегда был нормальный! — решительно заявила мама, словно до этого утверждалось, что ее сын дебил. — Читать научился в четыре года, математические способности — все учителя восхищались. Никаких отклонений!
— Но? — подтолкнул ее Антон.
— Но ты не умел мечтать, — выдавила мама как под пыткой. — Отсутствие воображения, мечтаний — это отклонение… это только с психически нездоровыми… Мы консультировались у специалистов… Они сказали… Холера их разбей! — выругалась мама и испуганно захлопнула рот ладошкой. — Ну в самом деле! — оправдывалась она. — Сказать молодой матери, что ее единственный сын без пяти минут умалишенный! А ты как раз олимпиаду республиканскую выиграл! Ничего, говорят, не меняет! — Чувствовалось, мама тревожила былые раны, так и не зажившие. — И все гении были с приветом. Но все, кто с приветом, не обязательно до гениев доживут.