— Здесь, как и везде, спешат делать деньги, — объяснил всезнающий Ясневич, который, оказывается, бывал раньше и на Бермудах. — Из мрачной славы своего треугольника извлекают неплохой барыш. Сюда немало прибывает туристов. Ведь каждому охота побывать в логове дьявола. И сувениры, которые здесь продают, имеют треугольные очертания. — Ясневич посмеялся: — Я, например, купил в Гамильтоне майку, на которой написано: «Живым из Бермудской западни».
Смолин вдруг вспомнил маленькую хрупкую яхту с трехцветными парусами и веселый, звенящий юностью голос ее капитана. Как раз сюда они и держат путь. Дойдут ли?
На подходе к острову к «Онеге» подскочил маленький юркий катерок, доставил лоцмана, и тот, поднявшись на мостик, уверенно направил судно к берегу, на котором не было видно ни причалов, ни пристаней, он казался голым и неприступным. Но почти у самого острова каменная твердь берега вдруг раскололась, и в ней образовалась неширокая расщелина, оказавшаяся проливом. «Онега» на самом малом ходу осторожно вошла в него, и пролив вскоре вывел судно в небольшую уютную внутреннюю бухту. Посредине бухты отдали якорь. С берега по радио сообщили, что и речи быть не может о швартовке «Онеги», пребывание в бухте разрешено не больше часа и лишь для эвакуации больного, после чего судно обязано немедленно покинуть территориальные воды островного владения Великобритании.
Издали они увидели лишь небольшой городок на скалистом берегу бухты, причал, возле которого, словно лес с опавшей листвой, возвышался частокол мачт прогулочных яхт и катеров, на мачтах развевались флаги разных стран. В стороне от главного причала на рейде темнело серое востроносое, с короткими мачтами, судно. Шевчик, на сей раз без привычной своей камеры, долго вожделенно рассматривал судно в бинокль, вздохнул с сожалением:
— Военное…
— Не везет Шевчику!
Катер доставил на борт четверых представителей власти. Они с неспешной солидностью поднялись по парадному трапу, двое отправились в каюту капитана, двое в судовой госпиталь.
Прошло полчаса, и у трапа в сопровождении Маминой появились матросы с носилками. Осторожно ступая, они стали спускать носилки вниз. Еще один матрос нес старенький фибровый чемодан Файбышевского, а Лукина его портфель.
У Смолина сжалось сердце, когда он увидел Файбышевского. Киевлянин был без очков, и поэтому лицо его выглядело детски беззащитным, застывшим, неживым. Только лихорадочно яркие глаза жили — они внимательно смотрели на столпившихся у борта товарищей, пришедших его проводить. Когда провожающие прощально подняли руки, белесые ресницы дрогнули, под ними остро проступила боль тоски. Под шагами матросов огромные ступни Файбышевского, на которые были натянуты поношенные нитяные носки, тяжело покачивались на носилках. На большом пальце правой ноги можно было даже разглядеть след торопливой, неумелой штопки, видимо, сам латал. И эта нелепая штопка показалась Смолину олицетворением потерянности, неприкаянности и тяжкой беды, обрушившейся на огромного, нескладного и, должно быть, несчастливого человека, который еще вчера, единственный на всем судне, нашел в себе силы на улыбку.
Носилки осторожно опустили на палубу катера, ожидавший их там англичанин-моторист обронил «о’кэй!», и вид у него при этом был скучающий — привык, в Бермудском и не такое случалось. Он показал, куда поставить чемодан, взял из рук Лукиной портфель, о чем-то спросил ее и отнес после этого портфель в кабину. Ресницы Файбышевского снова дрогнули, взгляд потянулся к лицу Ирины. Она опустилась перед больным на колено и коротко поцеловала его в лоб.
Из глубины судна вышли четверо прибывших с берега. Впереди шагал человек с врачебным чемоданчиком в руке. У него была тщательно ухоженная седая шевелюра, аккуратно подстриженные усики под Чемберлена, столь же тщательно продуманным казалось и выражение его лица. Оно свидетельствовало о том, что он, врач, так же, как и моторист, давным-давно привык к каждодневным бермудским бедам и они отнюдь не нарушают покоя его души.
У трапа врача остановил Томсон:
— Вы, конечно, сделаете все, как надо, дружище? — спросил он.
С лица англичанина, медленно сползло выражение стойкой невозмутимости, в глазах мелькнуло любопытство.
— Мне кажется, вы американец? Не так ли, сэр? Что вы делаете на русском судне? Под красным флагом!