Пробираясь обратно к выходу, поискал глазами Чайкина, но вместо него в другом конце зала заметил темную аккуратную головку Насти Галицкой. Она увидела его тоже, слабо улыбнулась, подняла руку в неуверенном приветствии, приоткрыла рот: что-то хотела сказать, но не сказала. Он махнул ей рукой, вроде бы подбадривая, и подумал, что сейчас в ответе и за нее тоже — так уж получается! Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили. Кажется, это сказал Экзюпери…
— Я скоро вернусь! — крикнул и Насте.
Выбравшись на палубу, он обнаружил, что предзакатный сумрак придвинул штормовую хмарь к самым бортам, почерневшие волны теснили судно со всех сторон, казалось, они над самыми палубами обламывали свои белые пенистые гребни, каменно грохотали, будто рушились вершины огромной горной страны, охваченной земной катастрофой. Ветер рвал чехлы на лебедках, парусами гнул защитные пластиковые щиты на прогулочной палубе, флаг на мачте хлопал и трещал, как фанера, вот-вот разнесет его в клочья.
Смолин направлялся к спаркеру, но, вспомнив еще об одном неотложном деле, решительно изменил направление, — несколько потерянных минут не в счет!
Коридоры нижних палуб были странно безлюдны, свет люминесцентных трубок казался мертвенным, гнетущим, вызывал чувство потерянности, чудилось, будто «Онегу» давно покинули люди и она блуждает где-то в иных сферах мироздания.
В каюте Ирины повсюду беспорядочно валялись вещи, которые она готовилась взять с собой, но не взяла — косметическая сумочка, колготки, косынка… У Смолина сжалось сердце. Вдруг представилось, что Ирины уже нет на судне, и вообще она неизвестно где, и он никогда ее не увидит.
Он взял со стола фотографию Оли, опустил в нагрудный кармашек. Теперь все! Теперь — к спаркеру!
На корме случилось ЧП. Сорвало часть креплений главного буя, при каждой новой волне буй бился в потоках воды, как пойманное на крюк огромное оранжевое чудовище.
Палубой выше, ухватившись за прутья ограды, плечом к плечу стояли мокрые с головы до ног рослый Гулыга в бушлате, коротконогий Диамиди в неизменной своей тельняшке и трое матросов, смотрели на корму, где бесновался буй.
— Если сорвет, то дров наломает — дай боже! — заметил один из матросов.
— Кабину крана разнесет — это точно! — определил Диамиди. — Без крана останемся, елкин гриб!
Взглянул на Гулыгу:
— Может, все-таки попробовать? А? Петельку бы на скобу набросить, и к кнехте. Жалко ведь, и буй и кабину! Имущество!
— Рисково, — замотал головой боцман. — Вон волна-то!
Заметив проходившего по палубе Смолина, боцман удивился:
— Куда это вы?
— К спаркеру.
Гулыга нахмурился:
— Побыстрей идите да поосторожней! Здесь опасно. Не дай бог, унесет! Я даже Шевчика отсюда прогнал.
На палубе, где находился отсек спаркера, Смолин неожиданно встретил Рачкова. Держась за поручни, тот медленно куда-то двигался, в задумчивости клонил голову, будто в уме решал что-то не решенное самой электронной машиной. За его спиной небрежно, как рюкзак туриста, висел спасательный жилет, в который он так и не облачился.
Увидев Смолина, Рачков остановился, словно размышляя, как ему поступить и что сказать в следующую минуту.
— Вы… Туда?
— Туда!
— А ведь этот район как раз для вашей теории. Будто иллюстрация… правда?
Смолин почувствовал, как к его груди подкатывает теплая волна:
— Верно! Представляете, Володя, спаркер обнаружил здесь залежи нефти. Огромные!
Серое от усталости лицо Рачкова расплылось в улыбке.
— Вот это да! Значит, ваше предсказание подтверждается! Поздравляю! Я всегда верил в вас.
— Верил?!
— Конечно! Прочитал вашу рукопись и поверил окончательно.
— А… найденные там… просчеты?
— Уточнения! — поправил Рачков. — Просто машина кое-что уточнила. В деталях.
Он мягко улыбнулся:
— Говорят, даже в «Сикстинской мадонне» есть несовершенные детали.
— …Внимание! Внимание!
Что-то оборвалось в груди под ударом этого хриплого голоса, выпавшего из динамика, укрепленного на мачте над их головами. Вот оно! Все-таки случилось! Сейчас позовут к шлюпкам. Но голос с торжественно значительных высот вдруг соскользнул на горизонт, обозначенный скрипучими нотками раздражения:
— …Прекратить наконец хождение по палубам, черт возьми! Сколько раз повторять! — И уж совсем по-стариковски: — Не экспедиция, а детский сад!
И хотя этот раздраженный упрек с мостика относился и к ним двоим, стоящим на палубе, Смолин почувствовал облегчение. Раз ругаются, значит, пока все в порядке! Заледеневшее было в тревоге лицо Рачкова снова возвращалось к жизни.