Он рассмеялся:
— Сегодня одна газета заявила, что начала войны можно ожидать со дня на день.
За столом притихли.
— Политика! — солидно обронил Ясневич.
— Такая политика приносит только вред здоровому бизнесу, — невесело заметила Мария, отчужденно взглянув куда-то в сторону площади.
— Здоровому! — многозначительно подчеркнул Ясневич.
Принесли еще вина, новое блюдо, и все обрадовались возможности переключить разговор на другую тему. Юрчик стал рассказывать о площади, на которой они находились, о ее богемной репутации, о пикантных историях, которые здесь приключаются, рассказывал с юмором, вызывая у всех улыбки, но — заметил Смолин — ища поощрения прежде всего в улыбке Ирины, сидевшей напротив.
После обеда составили план действий. Золотцев и Ясневич вместе с представителями фирмы уезжают на переговоры, а потом в университет, капитан с Юрчиком в консульство — и у Бунича там дела.
— А вы? — Золотцев, приподняв очки, близоруко посмотрел на Ирину, потом на Смолина. — Что же мне с вами-то делать? Американцы не прибыли. На переговоры вам ехать ни к чему! Может быть, погуляете по Риму? Потом в условленном месте встретимся. А?
— Только будьте осторожны! — предупредил Ясневич и значительно вскинул брови. — В Риме полно террористов! Учтите!
Смолин с удивлением для самого себя почувствовал, как гулко забилось у него сердце: вдвоем по Риму! Но Ирина поспешно возразила:
— Нет, нет! Я бы тоже поехала в посольство. К тому же там могут быть для нас письма.
— Прекрасно! — откровенно обрадовался Юрчик. — Наверняка письма будут.
Смолину ничего не оставалось, как отправиться вместе с Золотцевым и Ясневичем.
Фирма находилась недалеко от площади Навона, в новом здании со стенами из бутылочного цвета стекла, за которыми стыла искусственная прохлада, в мраморном вестибюле гостей ждали объятия дорогих, обитых кожей кресел. В одно из них Смолин и опустился с искренним удовольствием — делать ему на переговорах было нечего. Любезная Мария приволокла ворох газет на английском языке — из Лондона, даже из Нью-Йорка, и, что удивительно, все они были свежие, сегодняшние.
О чем только не писали в газетах — о путешествиях и великосветских свадьбах, морских катастрофах и забастовке наложниц низама хайдерабадского, неожиданной победе немолодого английского боксера над молодым итальянцем, самоубийстве известной эстрадной певички в Канаде и аресте торговцев марихуаной в Венесуэле. Но больше всего о войне, опять же о речи президента США и советском ответном заявлении, и хотя тон всех этих писаний был хлестким, за ним угадывались тревога и неуверенность в делах завтрашнего дня.
Через час бесшумно распахнулись двери лифта и в вестибюле появился Ясневич.
Он принес хорошую новость: звонил из посольства Юрчик, приглашает Смолина и Лукину в римскую филармонию на концерт Елены Образцовой — сейчас в Риме ее гастроли. В шесть вечера он будет ждать Смолина у стелы на площади перед собором святого Петра. А они — Золотцев с Ясневичем — должны ехать в университет на новые переговоры, по пути заберут в посольстве капитана, а после переговоров отправятся прямиком в Чивитавеккья.
— Увы, дела, дела! — вздохнул Ясневич.
Было решено, что Смолина с Лукиной отвезет к «Онеге» другая машина, ее пришлют к филармонии.
— Вот номер машины, черный «ситроен». — Ясневич протянул листочек бумаги. Помедлил. — Как-то боязно отпускать вас одного…
— А вы не бойтесь, Игорь Романович! Кому я нужен?
— Да ведь вы сами слышали — терроризм… — грустно вздохнул Ясневич.
Ничего нет приятнее, чем бродить одному не спеша по такому городу, как Рим. Казалось, оживали перед ним строки и картинки из давних школьных учебников, из книг, запоем прочитанных в юности. На римских бульварах пахло ранней сиренью. Кривая улочка вывела его на светоносный простор, он глянул за каменный парапет — внизу медленно катил темные воды Тибр. Отсюда, от набережной, недалеко до знаменитого фонтана Треви, — так объяснил ему какой-то старик, с превеликим трудом подбирая английские слова. Фонтан нашел быстро. Но подойти поближе к нему оказалось нелегко, плотным кольцом окружали его туристы, каждому хотелось бросить в воду монету, чтобы, как сулит примета, снова побывать в Вечном городе.
«Какая ерунда, — подумал Смолин. — Бросай не бросай — вряд ли когда-нибудь снова окажешься в Риме». И все-таки не удержался — бросил отечественный гривенник, завалявшийся в кармане.