Настя засмеялась:
— Чего не понять! Я же все-таки инженер, хотя и пищевик. Забыл? Эх ты, Эдисон! И английский я знаю не хуже тебя. И даже понимаю, что такое «спарк».
Глядя на две склоненные над столом головы, Смолин подумал тогда, что Настя была бы отличной парой этому лоботрясу Чайкину, которого непременно надо крепко держать в руках.
Сейчас, увидев Настю на палубе, Смолин решил, что девушку послала ему сама судьба, по крайней мере одну из проблем в работе над спаркером они могут решить с ее помощью. Пускай подежурит на магнитометре за Чайкина.
— Если бы вы знали, Настенька, как я рад вас видеть! Большая к вам просьба! Вы все рвались помочь науке, так вот…
К Смолину с таинственным видом подошел Ясневич.
— Я, конечно, высказываю личное мнение, — начал он вполголоса, предварительно оглянувшись вокруг, — но мне подумалось, как мудро вы, Константин Юрьевич, сделали, решив вступить в союз с Чайкиным. Идея у него значительная. Он только что мне рассказал в подробностях. Весьма значительная! Это я вам говорю как специалист, не чуждый геофизики. Идею, конечно, надо довести до конца. И здесь, на судне. Иначе упустите…
Ясневич еще больше понизил голос, заметив, что мимо медленно проплывает Доброхотова.
— Что упустите? — не понял Смолин.
— Свой шанс. В Москве вас быстро оттеснят. Охотников в соавторы найдется немало. Тем более в Москве доктор Смолин будет уже в стенах другого, постороннего института. А здесь — только Чайкин и вы. Вернее, вы и Чайкин! И если получится — на этот раз уж точно Государственная премия. И патент для продажи за границу. У американцев подобного нет. Я вам гарантирую, на этот счет у меня чутье верное. Вы сделали отличную ставку. — В голосе Ясневича звучало восхищение.
Смолин заставил себя сдержаться.
— Видите ли, если и в самом деле за это дадут премию, то получит ее Чайкин. Только один Чайкин.
— Это верно, коллега! — бодро отозвался Ясневич и доверительно коснулся плеча Смолина, словно давая понять: его, Ясневича, не проведешь!
«Черт с тобой! Все равно ничего тебе не докажешь, ты другого роду-племени», — подумал Смолин и, повернувшись спиной к Ясневичу, пошел в каюту составлять радиограмму в Институт Мирового океана.
Через несколько минут в дверь осторожно постучали, на пороге стоял Чайкин.
Он еле выдавливал из себя слова:
— Кто я такой? Лаборант! И вдруг радиограмму самому директору! По шапке ведь дадут…
Смолин, не глядя на него, молчал.
Чайкин потоптался на месте, посопел.
— Я вот подумал… Если уж так нужно, то я, конечно, подпишу… — Он выдержал паузу — …Вместе с вами.
Смолин обернулся и бросил внимательный взгляд на парня.
— А если по шапке дадут?
Чайкин молчал.
— Не трудитесь! — сказал Смолин. — Я отправлю сам. Поберегите свою шапку, вам ее в жизни перед многими придется снимать.
— Намного проще доллары швырять прямо за борт без предварительной переработки в суп или в… как вы это называете… такие маленькие мокрые пирожки с мясом? Пэл…
— Пельмени, — подсказал Смолин.
— Вот-вот! — закивал Клифф. — Пэлмэни! Деньги зарабатываются трудом. Это известно. Но зачем же столько вкладывать труда, чтобы от них избавиться?
Речь шла о флотском борще, которым исправно кормили онежцев. Борщ Клиффу нравился, ел он его с удовольствием и, выяснив, что разрешена добавка, прихватывал обычно из фаянсовой супницы еще парочку половников.
Общение Смолина с Клиффом происходило прежде всего на почве ответов на вопросы, которые Клифф задавал по самым неожиданным поводам, нередко ставя собеседника в тупик. Вот, например, по поводу борща. Вчера Клифф видел, как на корме у слипа остатки борща выливали за борт. Он изумился и стал дотошно наводить справки: «Почему выливают борщ? Испортился?» Оказывается, нет! Оказывается, вполне качественный. Но лишний. «Как лишний?» — «Ну, не съели. Сварено было больше, чем требовалось». — «А зачем варить больше, чем нужно?» На этот вопрос Клиффу ответить не смогли, может быть, просто не сумели объяснить. Тогда пусть объяснит ему мистер Смолин…
Вот, дьявол, привязался! Въедливый! У них так принято: подавай в любом действии логику. Еще в Антарктиде в общении с американцами Смолин это понял — им непременно нужно точное обоснование, ради чего что делается и какой от этого реальный прок? А что он может Клиффу сказать о борще? Сам был не раз свидетелем того, как за борт выливали или выбрасывали недоеденное. И тоже интересовался: почему? Выяснилось: существует определенная, установленная свыше раскладка на отпуск продуктов, вычисленная на основе объективных возможностей и обычной потребности молодого моряцкого желудка. Раскладка эта относится и к сухогрузам, и к рыболовным траулерам, и к научным судам. Но на научных в экспедициях больше половины людей возраста среднего и выше среднего, для флотских экипажей не характерного. Многие из них воздерживаются от супов, боятся располнеть, в жаркую погоду или при качке едят поменьше. Однако утвержденная выше раскладка для кока — закон. Конечно, учитывая особенность пассажиров, можно было бы и сэкономить. Но куда девать сэкономленное? Излишек всегда подозрителен, как и недостача. Где нарушается установленная норма — там ищут злоупотребления. А зачем начпроду и коку кому-то что-то доказывать, объяснять, если можно просто: для ста человек на обед положено десять килограммов мяса — значит, все десять — в котел, а что осталось — за борт, рыбам.