А возьмите нашу будущую работу на горе Элвин. Я полагаю, там делали исследования и другие страны. И многое из того, что мы получим на Элвине, уже известно другим. Нам бы не повторять эти исследования, а просто, воспользовавшись тем, что уже добыто, самим провести нечто новое. Но добытым мы воспользоваться не можем. Не дают. Мы для них из враждебного лагеря. А если даже и захотят дать, то практически не смогут. Отыскать собранные когда-то данные в этой разбухшей научной «библиотеке» порой труднее, чем снова получить эти данные экспериментальным путем. Вот и топает сейчас наша «Онега» на край света за не очень-то нужной нам информацией.
— Убедительно! — отметил Смолин, когда молодой человек завершил монолог. — Не со всем, но со многим согласен, хотя критиковать, как известно, всегда проще. Значит, истина витает над нашими головами. Но вот вы мне скажите, где выход, что же делать?
— Сосредоточить себя на главном! — Тон молодого человека был решительным.
— А в чем оно, это главное? Вы-то знаете? — спросил Смолин.
Взгляд юношеских глаз, только что выражавший непоколебимую убежденность в своей правоте, вдруг потерял уверенность.
— Не знаю…
— Вот и я не знаю, Володя! — подвел итог разговору Смолин. — Кто скажет, что именно его наука сейчас самая главная? Кто скажет, что все силы надо бросить, например, на создание системы долгосрочного предсказания погоды, а рыбок для коллекций не ловить. А может быть, как раз важнее ловить рыбок, искать пути их размножения, потому что, как предрекают наши коллеги-биологи, человечеству грозит голод. Или прежде всего добывать губки, на которые нацелились Лукина и Файбышевский, чтобы создать наконец препарат против самых страшных болезней?
— Ну, уж по крайней мере искать Атлантиду не самое сейчас главное, — возразил Рачков. — С этим-то можно погодить.
— Во-первых, как мне известно, ее и не собираются там искать. Просто будут испытывать «Поиск» в районе, который вызывает повышенный интерес. Во-вторых, разгадку тайны Атлантиды люди ждут уже две тысячи лет. Конечно, можно подождать еще тысячу. Но будет ли у нас эта тысяча? И вообще, будет ли даже сотня или полсотни лет?
Юноша бросил внимательный взгляд на Смолина.
— Догадываюсь, о чем вы, — произнес тихо. — Об обстановке?
— О ней. Видите ли, Володя, до того, как я ступил на борт «Онеги», и не сознавал, что дела в мире столь скверны. В Москве выключал радио, газеты не читал, чтоб не отвлекали от главного. А здесь, увы, не спрячешься. И теперь, честно говоря, я и не знаю, в чем оно, главное.
Рачков понимающе кивнул. Он тоже не знал.
— А может быть, важнее всего сейчас найти именно Атлантиду, — продолжал Смолин, — чтобы наше прошлое подсказало, куда нам идти или куда не ходить в будущем. Может, в далеком прошлом и таится разгадка тайны нашего сегодняшнего всеобщего безумия?