— Ваша семья?
— Да. Пять лет назад.
— Как вас зовут?
— Герта. Вернее, Гертруда.
— Немецкое имя?
— Нет, советское.
Оказывается, дед и бабка — восторженные комсомольцы двадцатых годов — назвали девочку в память покойной матери, умершей при родах. Гертруда — значит, герой труда.
Герта рассказала об этом с легким юмором, подтрунивая над чудачеством предков.
— Как же вас муж отпускает так надолго? Он тоже ученый?
— Был военным.
— Почему «был»?
— Он погиб.
Смолин замолк, не зная, как продолжить разговор.
— И долго вам сегодня дежурить? — наконец спросил он.
Гертруда подняла глаза на настенные часы.
— До четырех. А завтра с девяти снова. Людей-то в отряде не хватает. Положено пятеро, а дали троих.
Смолину подумалось, что, может быть, как раз он и занял на судне то место, которое предназначалось для одного из невзятых. Вот Герта по его милости и вкалывает на своей муравьиной работе — по крохам собирает цифирки в ненасытные бездонные досье науки. Сколько таких цифирок обозначила на бумажной ленте за пять минувших лет! А маленькие цифирки складываются в цифры побольше, те, в свою очередь, в другие, крупнее значением, и настанет момент, когда на столе вот перед такими «мыслителями», как Смолин, ляжет бумага с данными, сотворенными бессонными ночами, неделями, месяцами, годами однотонного, нудного труда, невидимой накопительской работой сотен, тысяч таких, как Герта, ни на что не претендующих в науке, да и в жизни тоже, разве что на небольшое, на недолгое счастье в этом колготном мире. Положат перед ним лист: вот тебе, думай, делай выводы, создавай концепции, раз ты такой умный! И он будет думать о концепциях… И уж конечно, не о них, о тех неведомых, кто на самом дне научного муравейника создает фундамент под будущие теории и концепции, приносящие кому-то славу, чины и звания.
— …Ноль три четырнадцать, — прохрипел динамик. — Внимание! Завершаем сорок четвертый галс.
Герта потянулась к карандашу.
Он обратил внимание на ее руку — маленькая кисть, длинные, мраморного оттенка пальцы с аккуратными ухоженными ногтями, но даже короткое движение руки с карандашом выдавало привычку к постоянному, почти автоматическому, не приносящему никакой радости труду. Нелегко зарабатывает человек хлеб насущный! А муж погиб. Воспитывает сына одна!
Смолин снова взглянул на фотографию: теперь ее улыбчивый оптимизм уже не мог его обмануть.
— Герта, где погиб ваш муж? В море?
— В Афганистане.
Голос ее не изменился, она сказала об этом так, как говорят о беде, которая уже стала частью твоего существа, но можно было представить, какой ценой создавалась эта кажущаяся невозмутимость.
— Он командовал саперным взводом, — продолжала Герта после недолгой паузы. — Они разминировали дорогу в горах. Им попался неизвестный тип мины. Саша решил в ней разобраться. Это оказалась новейшая американская мина-ловушка…
Они опять помолчали. Смолин взглянул на часы.
— Пожалуй, пойду! Не буду вам мешать. — Уже у двери обернулся и добавил: — Рад был познакомиться с вами, Герта! И вы знаете, это очень правильно, что вас назвали Гертрудой. Вам идет это имя. Ваши дед и бабка не ошиблись.
Утром завершили промеры и легли в дрейф. «Поиск» готовился к спуску. На корме автоматически сдвинулась тяжеленная, прикрывающая ангар стальная крышка, и все увидели гордость «Онеги» — ее «Поиск», подводный обитаемый аппарат. Белым брюхом и красной спиной он напоминал неведомое морское чудовище, у него было округлое яйцеобразное тело, плавники и хвост, как у кита, под брюхом прятались лыжи, похожие на пружинисто прижатые лапы, словно «Поиск» готовился выпрыгнуть из своего корабельного гнезда наружу, в океан. Он был трехглазым, казалось, его смотровые иллюминаторы лихорадочно поблескивали в нетерпении — скорее бы заглянуть в таинственный мир пучины. Из его груди торчал мощный, многочленный, как крабья клешня, манипулятор, металлическая рука, с помощью которой «Поиск» общается с подводным миром.
Рядом с батискафом стояли его пилоты — высокорослый, лобастый, с холодноватыми серыми глазами блондин и небольшого роста бородач брюнет, глаза которого постоянно прятали затаенную усмешку, словно к своему опасному делу он относился с юмором. Это были командир «Поиска» Виктор Каменцев и пилот Юрий Медведко. Они с нескрываемым восхищением взирали на свое стальное детище, такое доброе на вид и такое отважное! Уже не один раз в его кабине оба гидронавта уходили в тревожный мрак морских глубин. Предстоит новый бросок в бездну, и хрупкие жизни блондина и брюнета через считанные минуты снова доверятся ему, трехглазому однорукому «Поиску».