— Что же вы делаете, звери! — выскочила вперед Доброхотова, вскинув короткие пухлые руки. — Это же жизнь! Как можно! Безо всякого смысла! Просто так, ради удовольствия! Как можно!
Но акула уже мертва. Сердце ее уже остановилось. Жизнь медленно затухает лишь в мускулах — еще подрагивают плавники, слабо шевелится потерявший силу хвост.
— Почему ради удовольствия? — отирая пот с деревянного, в трещинах лба, Кисин ухмыльнулся. — Ради продовольствия! Мясо на камбуз пойдет — сами есть будете да похваливать. Зубы — на украшение. Бусы отличные получаются. А из челюсти рамочку можно сделать и в нее фотографию поместить. Очень даже оригинально!
— Вот себя в ней и поместите! — не выдержал Смолин, с неприязнью глядя во влажное лоснящееся лицо Кисина.
Тот спокойно выдержал недобрый взгляд, юродствующе повел плечами:
— Зачем себя? Я в нем тещу свою любимую помещу, с вашего позволения, профессор.
Сподвижники Кисина хохотали.
— Подонок! — буркнула Доброхотова и решительно шагнула к трапу. — Такое позволять нельзя! Пойду к начальству. Раньше мы за такое…
Через несколько минут вместе с Доброхотовой явился Кулагин.
Он бросил взгляд на тело акулы, на лужу крови, алеющую на палубе, поднял глаза на застывших в настороженном ожидании Кисина и его компаньонов. Его губы покривила презрительная усмешка:
— Ну, что, убивцы, насытились? Разрядились?
— Мясо можно на камбуз… Это, Анатолий Герасимович, голубая акула. Мясо съедобно… — неуверенно пробормотал Кисин.
Старпом брезгливо поморщился:
— Людей травить? Нет уж! За борт ее!
— Но… — попытался возразить Кисин.
— За борт! И палубу вымыть!
Он повернулся, чтобы уйти, но Доброхотова задержала:
— Такое, Анатолий Герасимович, надо прекратить. Раз и навсегда. Это я вам официально. Такого у нас раньше никогда не бывало.
Кулагин искоса посмотрел на нее.
— И раньше такое бывало! Сколько существует мореходство, столько и бывало. Это естественно.
Доброхотова опешила:
— Естественно?!
— Для моря естественно. Моряку в море нужна разрядка. Монотонность морских будней угнетает психику. Вот моряк и разряжается. В рыбной ловле, в охоте на акул. Не вижу в этом ничего особо ужасного.
— И вам, старпом, это кровавое побоище кажется естественным?
— Именно! — Кулагин с холодным прищуром смотрел на Доброхотову. — Лично я считаю его в некотором роде даже полезным. У меня на борту моряки, а не туристы. А моряк должен знать, что такое море и что от него ждать. Море, каким бы идиллическим оно ни выглядело, никогда добра моряку не сулит. И с морем надо уметь обращаться! С морем и со всем тем, что его населяет. С акулами, к примеру. У меня половина команды из вчерашних бичей, многие даже плавать не умеют. А если в море нос к носу с акулой? У моряка перед хищником злость должна быть, а не страх, всегдашняя готовность дать ей отпор. Вот как думает старпом, достопочтенная Нина Савельевна!
В последней фразе от отчеканил каждое слово — так делал всегда, когда хотел показать, что все им сказанное обязательно к исполнению, потому что это приказ.
Доброхотова только руками развела:
— Ну, знаете, так мы далеко зайдем. Вы приучаете людей не к борьбе, а к подлому убийству, к жажде крови.
На лице Кулагина не дрогнул ни один мускул.
— Увы, в наше время крови пугаться не следует. Войной нам грозят, Нина Савельевна, войной. Готовиться надо! Психику людей готовить! А то подрасслабились маленько…
Смолин не выдержал:
— В той войне, которой нам грозят, крови не будет. Будет только пламень и пепел. И ничего больше. А чтобы не было войны, нам надо оставаться людьми. Сейчас же я видел здесь зверей!
Чуть приподнятые рыжие брови Кулагина по-прежнему выражали снисходительное терпение, но глаза блеснули холодком, и Смолин почувствовал, что в эти минуты разрушалась возникшая за дни рейса их взаимная приязнь.
— Я высказал свою точку зрения, Константин Юрьевич, — сказал старпом спокойно. — А поскольку я здесь старший помощник и в данном случае исполняю обязанности капитана, свою точку зрения буду неукоснительно проводить в жизнь. Такие у меня полномочия.
Когда он ушел, мертвую акулу тотчас выбросили за борт. Смолин взглянул на то место, где она лежала, и увидел крошечную рыбешку, темненькую, плоскогрудую, — она была еще жива и подпрыгивала на досках палубы. Смолин поднял рыбешку. Странная какая! На грудке ребристый овал, как след от калоши.
— Это прилипала. Рыба-прилипала, — пояснила Доброхотова, перекладывая рыбку к себе на ладонь. — Акулий лоцман, вечный ее спутник.