– Ты читал любовный роман? Да ты шутишь.
– Это успокаивает. Кроме того, интересно посмотреть, как, по мнению женщин, должны вести себя герои. Это дает мне ориентиры. Мне надо отточить рыцарские навыки, особенно сейчас, когда нас заставляют проходить тренинги по чувствительности. Порой очень трудно понять, где должны проходить границы. Если бы мы вели себя с восемнадцатилетними девственницами, как ведут себя твои герои, нас упекли бы в тюрьму. Представляешь, сколько сочных новостей из этого выжала бы пресса?
– Ну и чушь ты несешь, Итан Монклер.
– Возможно. А может, я пьян. – Да, в этот момент он точно провел рукой по волосам, зная, что густые волны немного растрепались; «лохмушки», как говорила его мать. Он одарил Саттон Хили ленивой улыбкой. – А может, это ты на меня так влияешь. Кстати, о пересечении границ. Не хочешь отсюда уйти?
На секунду он заволновался: не слишком ли быстро нажал на газ? В его голосе звучало слишком много желания, но она не колебалась.
– Боже, ну конечно. Терпеть не могу такие вечеринки. Пошли?
Итан помнил каждый из пятидесяти шагов до лифта, и в венах гудело предвкушение. Он положил руку ей на поясницу – нежно, по-хозяйски – и ощутил, как точеная спина плавно переходит в упругую задницу. Итан подождал, пока закроются двери, чтобы поцеловать Саттон. Ее губы были сладкими и дымными от виски, а когда она обхватила его за шею и притянула ближе, его сердце забилось быстрее. Это было нечто большее, чем обычное возбуждение. Что-то в этой женщине буквально опьяняло. Итан понял, что надолго запомнит поездку в Нью-Йорк.
Их номера находились на одном этаже, рядом с конференц-залом. Итан свернул к своему номеру, но Саттон покачала головой.
– Мне нужно десять минут. Дай мне свой ключ.
Он вытащил пластиковую карточку, открыл дверь номера и отдал ключ Саттон.
– Только не разочаровывай меня.
Она улыбнулась, ее взгляд был слегка расфокусирован.
– Ни за что.
И она ушла по коридору. Итан походил по номеру. Почистил зубы. Раздумывая, не налить ли еще одну порцию из мини-бара, он решил, что уже и без того набрался и не скоро протрезвеет.
Верная слову, она вернулась через восемь минут. Итан не мог припомнить, когда в последний раз был так счастлив кого-либо видеть.
Она начала тереться о него как кошка. Итан быстро обнаружил, что она сняла трусики, и так возбудился от сочетания нежности и разврата, что едва успел дотащить Саттон до кровати, как оказался внутри нее.
В четыре утра, насытившийся и голый, сидя на смятых простынях в окружении клубники, шоколада и шампанского, которые ему удалось выпросить у ворчливого ночного администратора, наблюдая, как его рубашка спадает с белого веснушчатого плеча Саттон, он решил, что любит ее.
Кое-что обнаружено
Итан оставил виски в кабинете и, взяв со столешницы уже остывшую чашку чая, отправился в логово Саттон на другом конце дома и включил компьютер. Банковские операции она всегда совершала на компьютере, на котором хранились налоговые документы, поэтому логично, что и вся информация по финансам находилась там же. Саттон никогда не проявляла интереса к деньгам, которые приносил в семью Итан, и платила матери из собственных заработков, как он и настаивал, но прилежно следила за уплатой квартальных и ежегодных налогов.
Семейные деньги. Бо́льшую часть все равно съели покупка дома и последующий ремонт. Надо было взять ипотеку, платить миллион четыреста тысяч сразу – безумие, но Саттон не хотела влезать в долги, поэтому Итан поставил подпись и передал семейное гнездышко жене.
В то время такая крупная выплата не доставила особых хлопот. Считалось само собой разумеющимся, что он продолжит зарабатывать; долгожданный третий роман должен был выйти в июне следующего года. Но, несмотря на все усилия Итана, испытания последнего года оказались слишком тяжелыми даже для его удивительного ума; он так и не сумел довести дело до конца: невнятный финал, банальный слог – как у новичка. Не получив книгу, издатель занервничал, и контракт сорвался. Билл пытался всеми способами тянуть время, но издатель извиняющимся тоном попросил, точнее потребовал, вернуть солидный аванс в миллион долларов. Выход грандиозного романа, в котором описывалось, как фактически распался его брак, официально отменили; Итана публично унизили в отраслевых изданиях и в социальных сетях. Как оправиться от такого позора?
Но случилось кое-что гораздо худшее: Итан стал зависеть от доходов Саттон. Даже в ожидании чека с роялти приходилось урезать траты.
Он чувствовал себя никудышным мужчиной, никудышным мужем, никудышным писателем, но даже это не помогло переломить творческий кризис.