— Вот за что я не люблю эти приемы — тебя накачивают спиртным, а еды выдают всего ничего, пальчиками пощипать, так что уходишь с них голодной. — Она огляделась вокруг. — А знаете что? Давайте, я угощу вас ужином.
— Это зачем? — спросил я.
— Ну, вы же мне помогаете. Значит, я перед вами в долгу.
— Это при моих-то расценках?
Однако она была настроена решительно.
— Постойте, не говорите ничего. Вы думаете, то, что нас увидят вместе, может плохо на вас отразиться. Появление на людях с пациентами — это, наверное, вещь недозволенная.
— К ней неодобрительно относятся лишь те, кого волнуют всяческие табу.
— То есть не вы?
— Да нет. Я тоже. Просто в моем неодобрении нет фанатизма, — сказал я. — Однако, если говорить о посещении ресторана, в нашем случае оно, боюсь, выходит за рамки приличий.
— Ну что же, вы сами это сказали. Вот вам и решение. Вместо того чтобы оплатить ваш ужин, я сама его приготовлю.
— Сэм, я не уверен…
— А что, получится и вправду забавно. Дабы избежать подозрений в неприличном поведении, нам приходится проделывать нечто совсем уж подозрительное. — Она уперлась ладонью в бедро. — Так куда мы направимся, Дэвид? К вам или ко мне? Постойте-ка. Я только что сообразила, ко мне мы пойти не можем. Там няня, Селеста, она сегодня сидит с сыном. Болтлива не в меру. Если она вас увидит, добра не жди. Так что придется ехать к вам.
Она замолчала, не сводя с меня глаз.
Самое время было извиниться и уйти. А я молчал. Я был слишком занят мыслями о том, о чем мне думать не следовало. О блеске ее волос. Об изяществе платья. О том, что я и впрямь всерьез обдумываю ее предложение.
Я — человек, которого трудно провести. Но также и человек, уже немалое время не питавший никаких чувств ни к одной женщине. К тому же проглотивший на пустой желудок шесть бурбонов с водой.
— По правде сказать, в холодильнике у меня хоть шаром покати, — сказал я.
Она улыбнулась:
— Не беспокойтесь. Что-нибудь да придумаю.
Сэм подошла к краю тротуара и принялась ловить такси. Если бы это занятие затянулось на несколько минут, я бы, пожалуй, и смалодушничал. Однако машина остановилась через пару секунд.
О нью-йоркских швейцарах можно с уверенностью сказать две вещи. Во-первых, они произносят только приятные фразы, только те, каких от них ожидают. Во-вторых, одновременно думают нечто прямо противоположное.
— Добрый вечер, доктор Ремлер, — только и сказал тот, что стоял на посту в моем доме, когда мы вошли. А если заглянуть в его мысли? «Ха, похоже, этот гомик не такой уж и гомик».
В лифте мы с Сэм оказались вдвоем.
— Давно вы здесь живете? — спросила она.
— Около трех лет.
Она слегка кивнула, видимо, сопоставляя факты. Около трех лет. Значит, вот сколько лет прошло со времени смерти моей жены.
Войдя в квартиру, я снял плащ, а Сэм вручила мне свою накидку. Я повесил их рядышком. Пока я включал свет, она исчезла, отправившись в самостоятельную экскурсию по дому. Я задержался ненадолго в гостиной, складывая в стопку газеты и собирая пустые пивные бутылки.
— Мне нравится ваша квартира, — Сэм вернулась в гостиную. — Никаких претензий.
На глаза ей попалась фотография, стоявшая на столике у стены. Сэм взяла ее:
— Это ваши родители?
— Да.
— Милые. — Она продолжала вглядываться в снимок.
— Вы говорили, что ваши живут в Аризоне. В Темпе, верно?
— Да.
Мне показалось, она хотела что-то добавить. Или, может быть, что-то утаить. Я внимательно смотрел на нее, пока она разглядывала фотографию.
— Все в порядке? — спросил я.
— Простите. На меня иногда находит такое, когда я смотрю на чужих родителей. Те, что живут в Темпе, на самом деле родители приемные. Я не говорила об этом, потому что…
— Нет, вы не обязаны что-либо объяснять.
— Насколько я знаю, мой настоящий отец погиб при аварии на заводе еще до моего рождения. Что касается матери, мне известен лишь ее адрес да то, что она очень бедна — поэтому, скорее всего, она от меня и отказалась.
— И вам ни разу не захотелось увидеться с ней?
— В молодости я была слишком обижена на нее. Повзрослев, поняла, что тем самым только усложняю себе жизнь, а сложностей мне и так хватает.
— Я понимаю, почему вы так думаете, однако, когда пытаешься справиться с одной нерешенной проблемой, это зачастую очень помогает разобраться в другой.
— Да, но ведь это такая давняя история. Мне кажется, я буду видеть в ней просто постороннего человека, а не свою настоящую мать.
— Поначалу — может быть. Со временем все изменится.
Наш вечер превращался в сеанс психоанализа. Я уже было собрался сменить тему, но тут Сэм сама решила сделать это. Она вернула фотографию на место — рядом с телефоном.
— Можно я позвоню домой? — спросила она. — Хочу сказать Селесте, где я.
— Конечно. Пожалуйста.
Сэм подняла трубку, набрала номер. Я ушел на кухню и избавился от пустых бутылок. Я слышал, как она говорит няне, что заглянула к подруге и немного задержится. Потом Сэм окликнула меня:
— Дэвид, какой у вас номер?
Я подошел к двери кухни и назвал номер. Она повторила его Селесте.
— Я всегда стараюсь дать ей несколько способов связаться со мной, — положив трубку, сказала Сэм. — У нее есть номер моего сотового, но я этим штукам не доверяю. В половине случаев дозвониться по ним невозможно.
— Да, я знаю.
Она глянула мне через плечо:
— Так это кухня?
— Готова и ждет вас, — ответил я.
— Превосходно. Что ж, тогда начнем сеанс магии.
Я провел ее в эту самую непопулярную комнату моей квартиры. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы здесь освоиться.
— А вы не шутили, — сказала она, открыв холодильник и заглянув в него.
— Нет. Я же вам говорил — ледяная пустыня.
Сэм, развернувшись на каблуках, окинула взглядом кухонные шкафчики.
— Макароны, — сказала она.
Я открыл один из шкафчиков. На верхней полке — за предназначенным для микроволновки попкорном и парой банок с супом — лежала коробка вермишели.
Сэм взяла у меня коробку, вернулась к холодильнику, достала яйца, масло и баночку с каперсами. Потом открыла морозилку и принялась копаться в ней.
Я услышал: «Ага!» Сэм держала в руке упаковку филе.
— Теперь мне нужна большая миска и специи.
Я отыскал для нее миску, открыл круглый вращающийся шкафчик, в котором хранились разные пряности.
— Фартук понадобится? — спросил я.
— Мысль, пожалуй, неплохая, — сказала она.
Я нашел фартук, вручил ей.
— Так что же мы готовим?
— Блюдо без названия.
— Интересно. «Безымянная вермишель». Звучит неплохо.
Она чуть склонила голову набок.
— По-моему, тоже, — сказала она. — Название, снимающее с повара всякую ответственность.
Я, улыбаясь, облокотился на кухонный стол и принялся наблюдать за ее действиями. Мясо отправилось в микроволновку размораживаться. Яичные белки, пряности и часть каперсов — в миску.
— А вы, похоже, знаете, что делаете, — сказал я.
— Это одна только видимость, — ответила Сэм.
— Какая-нибудь помощь требуется?
Она на секунду задумалась.
— Можете открыть вино. У вас, надеюсь, где-нибудь припрятана бутылка на всякий случай?
— Да вроде бы, — сказал я.
На самом деле я знал точно — припрятана. Когда я ухожу в отпуск, многие пациенты дарят мне вино. За несколько лет у меня скопилось столько бутылок, что я не знал, куда мне их девать.
Я принес бутылку «каберне», вытащил пробку, наполнил два бокала.
— За безымянную вермишель, — сказал я.
Сэм подняла свой бокал.
— И за лучшие дни впереди, — добавила она.
Хороший повод для начала серьезного разговора.
— Послушайте, Сэм, в другом случае я сказал бы вам об этом во время нашего сеанса, однако в данных обстоятельствах лучше поговорить сейчас. Я обсудил ваше дело с одним моим другом. Он адвокат и…